С бесами оно проще, как говаривал наш полковой батюшка, спирит-мастер второго ранга Давид Володихин: есть на кого переложить груз ответственности за искушение. А иначе душе тяжело. Загнанная же душа, ляпнул он раз спьяну на Святогеоргиевских маневрах, до рая не доскачет. Рухнет в ад, как запаленная лошадь в траву. А так покаялся и хорошо – в казну доход, с души камень. И поскакали дальше.
Если уж говорить о гормонах, так бесов и за уши притягивать нечего – самая бесовская химия и есть, провалилась бы она до тринадцатой преисподней. Ну, отчудил бы я такое с той девкой в здравом уме? Ну, психануть можно было, можно было даже по простецкому из плазмогана башку снести. Все было бы в рамках пристойного. Хотя лучшим делом было выволочь ее из подвала на свет божий да предать народному суду, как пособницу городских партизан. Девку бы разодрали на части, как бывало в других городах с отрекшимися православными, а мне бы уж точно медальку выписали, видит Бог. Но нет же… Погорячился. Теперь расхлебывать.
Стороны защиты и обвинения продолжали мыть мне кости. Я откровенно скучал, зная, что кончится все, как ни крути, парой-тройкой лет каторги на болотах и возможности возвращения в полк с понижением звания. Меньше не светит, но и больше давать за историю с медсестрой тоже не по-божески. Да и вообще, инкриминировать мне состояние опасности для общества, только на основании произошедшего, было, на мой взгляд, перегибом. Если уж судить по совести, то за свою жизнь, не говоря уж о времени службы в винд-десанте, я наделал немало вещей, куда более опасных для общества, чем история с той несчастной девчонкой. А если уж совсем в корень смотреть, то именно ей я точно сделал лучше. Понятно, этот момент вообще никого в трибунале не волновал, но для меня это было некоторым внутренним оправданием совершенного преступления. Ведь не секрет, что какой бы проступок ни совершил человек, он, сам того не желая в открытую, усиленно ищет себе оправдательную мотивацию или, на худой конец, рациональное объяснение. Так, по сути, было и со мной. Я понимал прекрасно, что совершил преступление против общества, но в то же время понимал и другое – что бы я ни сделал с медсестрой, кроме того, что сделал, это привело бы ее к мучительной смерти. А так… Трибунал трибуналом, ничего со мной на болотах не станет, но хотелось получить оправдательный приговор от совести и от Господа Бога. Хотя на последнее, учитывая все обстоятельства, я без осмысленного покаяния рассчитывать вряд ли мог. Хорошо, что на всех каторжных поселениях вопрос спасения души каждого из каторжников поставлен на широкую ногу. Перед собой же, повторюсь, я был в некоторой степени чист, что позволяло мне со спокойствием переносить все тяготы судебного разбирательства.