Как Дан ловко замял тему с лошадью! Видно, самому было стыдно от таких суровых пробелов в образовании. Хотя, не такой уж и суровый этот пробел. Это мы, служаки винд-флота, вынуждены напрямую соприкасаться с варварами, а потому знаем много такого, чего сухопутный офицер не знает, не хочет знать и имеет полное право не знать. А Дан и вовсе гражданский. Что с него взять?
Так, за непринужденной беседой, состоявшей из колкостей, которыми то и дело обменивались Дан и Глеб, мы постепенно переместились из холла в епархию штаба питерской ячейки. Я еще плохо разбирался во всех тонкостях ведомственной иерархии Института, но уже понимал, что База, на которой меня так гостеприимно приютили, являлась чем-то вроде Генерального штаба. А питерская ячейка располагалась здесь же, видимо, из экономии – дабы не делать на один город два штаба. Вот только почему Генеральный штаб Института располагался в Сан-Петербурге, а не в Москове, я никак не мог уразуметь. Хотя, по большому счету мне было без разницы. Так, любопытство. Хотя, чему удивляться? Армейский Генштаб – в Москове, а Адмиралтейство – в Питере. Специфика. Наверняка и здесь что-то в подобном роде.
Штаб питерской ячейки оказался своеобразным автономным модулем – в нескольких коридорах разместилась своя оружейка, своя каптерка, свой кабинет командира, не в пример меньше принадлежащего Щеглу. Но тоже вполне ничего. Даже свой буфет, несмотря на наличие общей для всего штаба столовой.
Глеб усадил нас с Даном за стол в своем кабинете и, мигом став серьезным, сказал:
– Главное, дров не наломайте. Особенно это касается новичка, при всем моем уважении к флотским. Доступно?
– Вполне, – сдержанно ответил Дан.
– Хрен тебе что понятно, – грустно вздохнул Глеб. – Ты, Данила, оперативник каких мало, конечно, но не городского типа. Болотник. Лесник.
– Я что, отрицаю? – Дан пожал плечами. – Ну, болотник, ну лесник. Однако, как Леньку Буравчика в центре города брать надо было, так ты ко мне побежал. Да и редко ли случалось подобное?
– Ты, Данила, в должники меня только не записывай, ладно? – скривился Глеб. – С Буравчиком была совсем другая песня. Буравчик был мясником, и там плюс-минус две жертвы – никакого значения не имели. Сам же Буравчик славился хладнокровием и решимостью в действии, как ты помнишь. Потому я и настаивал на твоем участии в операции. Решимость, как говорится, против решимости. Тут же ситуация, насколько мне ее Щегол обрисовал, кардинально другая. Работать вам предстоит с человеком, только что вышедшим с каторги, а следовательно, морально подавленным. Не ровен час, он что-то отчебучит сгоряча, а ты, Данила, сгоряча отреагируешь. Новичок же и вовсе привык трупы штабелями укладывать, он флотский, он на территории противника работал или в чрезвычайных ситуациях. Ловишь мысль, Данила?