- К сожалению, - закончил Петр Анатольевич первую часть своего рассказа, - мне не удалось получить этот донос в личное пользование, или хотя бы сделать с него копию. Более того, мой знакомый так и не выпустил его из рук, а поскольку его пристрастие к крепким напиткам с некоторых пор носит, мягко говоря, нездоровый характер, то рукопись, все то время, пока я ее читал, откликаясь на ритмичные подрагивания его конечностей, так и ходила ходуном, сильно затрудняя мне процесс чтения. Что служит лишним подтверждением того, что алкоголь в неумеренных количествах - яд, а в ограниченных - лекарство.
С этими словами он вновь наполнил свою рюмку и с наслаждением из нее отхлебнул.
- Свидание со вторым человеком, имени которого я тоже не хотел бы называть, тем более, что вряд ли оно вам известно, оказалось не менее плодотворным. Если бы не его почти бескорыстные услуги, я никогда в жизни не узнал бы содержания письма, полученного некоторое время назад господином Алсуфьевым.
Петр, не торопясь, закурил новую папиросу, и нам с Ксенией Георгиевной ничего не оставалось, как, затаив дыхание, терпеливо ждать продолжения рассказа. И, как выяснилось, далеко не напрасно.
Несколько минут спустя нам стало известно, что за день до моего ареста на имя господина Алсуфьева пришло письмо от... в первую минуту мне показалось, что я ослышалась... Натальи Павловны Синицыной, иначе говоря Люси, в котором она каялась в содеянном преступлении и обещала явиться с повинной, если ей будут предоставлены определенные гарантии безопасности.
Но не подумайте, что она каялась в убийстве собственного отца или в убийстве конвоира при побеге. Отнюдь нет. Она сожалела лишь о самом побеге, при том, что его организацию, а заодно и все остальные свои преступления "честно и откровенно" перекладывала на плечи... Екатерины Алексеевны Арсаньевой, то есть вашей покорной слуги. И с потрясающей воображение наглостью утверждала, что "эта страшная женщина" заставила ее взять вину на себя, угрожая в случае отказа жестокой расправой. Это-то самое письмо и позволило Алсуфьеву взять меня под стражу. Чем он тут же и воспользовался.
У меня не было слов, чтобы адекватно отреагировать на эту чудовищную ложь, и некоторое время я напоминала себе выброшенную на берег рыбу. Поскольку мои губы в течение нескольких минут совершали совершенно рыбьи беззвучные движения.
Но Петр Анатольевич не дал мне времени прийти в себя и сообщил новые подробности своей поездки, способные доконать самого невозмутимого человека: почти с первых же сделанных им по Саратову шагов он убедился, что его появление в городе не прошло незамеченным. Поскольку все его передвижения с самого начала сопровождались неким неприметным господином, проще говоря, - за ним следили.