Особенно необычно выглядел орнамент – казалось, что на нем изображены прекрасные женские лица, и вместе с тем на стене нельзя было найти ни одного настоящего лица. Узор содержал только намеки – одна линия походила на необычно длинный глаз, другая на изящный маленький носик, третью можно было принять за сложенные сердечком пунцовые губы, четвертую – за нежный овал щеки с темной родинкой на смуглой коже, пятую – за прядь волос, и так далее. Но все было иллюзией: в действительности Али видел перед собой просто разноцветные линии и пятна, и если кто-то и нарушал запрет на изображение человеческих лиц, то это был не художник, а он сам, потому что именно он рисовал их в своем воображении. Поняв это, Али устыдился.
Заметив в стене дверь, он попытался открыть ее, но она была заперта. Тогда он осмотрел помещение. В углу стоял столик со сладостями и напитками. На нем лежала записка:
«О прекрасный юноша, твое тело ослабло. Съешь эту халву и выпей этот шербет. Силы вернутся к тебе, и ты сможешь узнать, что находится за дверью».
Вместо подписи под текстом была комбинация трех арабских букв, которые не значили ничего, но зато складывались в подобие раскинувшейся на ложе женщины. Все это взволновало Али до чрезвычайности. Еще никто до этого дня не называл его прекрасным юношей.
Али чувствовал слабость и голод. Придвинув к себе вазу с желтой халвой, он быстро опустошил ее, а потом запил холодным шербетом из золоченого кувшина. Однако, несмотря на содержавшееся в записке обещание, дверь не открылась. Али прилег на минутку отдохнуть, да так и задремал.
Когда он проснулся, рядом с ним на ложе сидели две юные девушки в легких рубашках из тонкого шелка. Нежно улыбаясь, они глядели на него.
Али приподнялся на локтях. Что-то с ним было не в порядке. Он никогда не чувствовал себя так странно – его тело стало неповоротливым и тяжелым. Оно казалось огромным, как гора, и трудно было понять, каким образом оно умещается в такой маленькой комнате. Впрочем, стоило Али приподняться, и ему сразу показалось, что его тело уменьшилось до размеров мизинца, и девушки, сидящие рядом, смогут, если захотят, играть с ним как с мышонком.
Странности творились не только с его телом. Мысли, которые приходили ему в голову, пугали его своей глубиной и безнадежностью – думать было так же страшно, как глядеть в бездонный ночной колодец. А не думать было еще страшнее.
«Я умер, – понял Али. – И сейчас вижу вестников иного мира. Я слышал, что их будет два... Наверно, они приняли такое обличие, чтобы смутить и испытать меня».