Я не голодный тигр. Я хочу дать Тебе себя. Влить себя — в Тебя; чтобы Ты, Ты насытилась мною; чтобы Ты зачала, понесла и родила. Пусть сочтены дни и моей крепости, и моей эскадры. Пусть я жду своей участи в белой, безмолвной гавани. Пусть мои адмиралы съехали на береговые квартиры. Флаг с изображеньем Солнца, то есть — Тебя, взвивается над моей Белой Горой, и Белый Волк воет, воет, подняв морду в зенит, воет прямо в небесный купол, воет по утопшему в ледяном озере Небесному Граду. Я натягиваю веревку сильнее, поднимая на морозе Твой флаг.
Повозка пришла — я вижу отсюда, издалека.
Тебя нет.
Еще один сверкающий день.
Еще один день сверкающей нестерпимо, ясной любви к Тебе.
Я скренился до кнехтов. Я запылал костром. Я не вообразил бы такого и в помрачении рассудка. Я требую выхода в море. В ледяные волны. Если броненосец не может стрелять по горе, он должен удалиться от берега и с пользой израсходовать снаряды.
— Мелхола, гляди. Этих двоих нынче в джонке нашли.
— Где?
— Их прибило к берегу неподалеку от Хэтатимаро. Гляди, какие тощие. Изголодались.
— Да уж, голодные. Без сознанья. Как еще продержались.
— Да, выжили. Счастлив их Бог.
— Как ты думаешь, кто они?
— Пес их знает. Должно быть, нищие.
— А если нищие, толку ли тогда с ними возиться?
— Совесть меня заест. Неси таз. Обмоем их. Влей ему в рот каплю сакэ.
— И ей тоже?
— Ей вставь в зубы кальян. Она быстрей очнется, если сделает пару-тройку хороших вдохов. Баб спиртное только усыпляет.
— Эй, мужик! На твоих ребрах можно играть, как на ксилофоне. Ну, давай, давай, глотай сакэ! Плюешь?! Не в нос?! Что башкой мотаешь?!
— Девка закашлялась. Живая.
— А память у них точно отшибло. Если не емши долго, память как отрезает. Потом она прорастает медленно, как трава. Эй ты, девчонка, как зовут тебя?!
— Не кричи ей в ухо, Вирсавия-сан, оглохнет!
— Мужик шевелится. Головой мотает. Давай, бери его за ноги, а я под мышки, оттащим от двери!
— Боишься, продует его?
— Кто войдет — упадет через него. Об кости его зацепится и растянется. Хватит глупые слова говорить! Лучше принеси два верблюжьих одеяла и две циновки! И Распятье им в изголовье.
— Почему ты решила, что они христиане?
— Ты остолопка. Не видишь, у них обоих крестики меж ключиц.
— Ой, и правда!
— Мелхола всегда говорит правду. А отца, что привез нас и бросил на этих клятых Островах, я бы убила.
— Ой, не говори так. Небо накажет тебя. — А его не накажет?! А этих злобных тварей, кто развязал Зимнюю Войну, не накажет?!
— Они оба дрожат, им холодно, знаешь что, неси-ка сюда еще мою шубку… положим их рядом, укроем их вместе, пусть спят… эй вы, люди, кончайте спать, в море отдохнули будь здоров, накачались на волнах в джонке…