– Представляешь, – сказала вдруг его пассажирка, – какой-то пьяный мудак выехал на встречную, и они не успели отвернуть. Обе машины улетели с дороги, да еще и загорелись, так что хоронить придется в закрытых гробах. А этот козел, который врезался в них, не был пристегнут, вылетел из машины через лобовое стекло, попал в кусты и отделался только переломом ноги да сотрясением. Но я эту суку посажу на всю его оставшуюся жизнь, все силы приложу, а посажу. А не получится, так и на тот свет отправлю…без всяких судей.
Она отхлебнула прямо из пузырька с валерьянкой, ее передернуло, и она нелепо икнула. Немного помолчав, она добавила, – Давай сейчас на Новослободскую, там церковь есть, надо договориться об отпевании, они все-таки крещеные, я Людке крестной матерью прихожусь. У них на Миусском кладбище фамильный участок, там их и… положим.
А сегодня, войдя в церковную ограду, Николай сразу увидел три стоявших рядом автобуса похоронной службы. Точно так же в правом нефе храма святого Пимена три закрытых гроба стояли рядком на катафалках. Служба только что закончилась, и негустая толпа прихожан уже почти разошлась. Несколько старушек, шурша тихо, как мышки, возились около огромных латунных подсвечников, гасили недогоревшие свечи и соскребали следы оплавленного парафина или воска. На крышках гробов лежали кресты и фотографии в черных траурных рамках. Вокруг собралось человек пятьдесят, из которых Николаю были знакомы лишь Любовь Константиновна, да Оксана, поэтому он держался в заднем ряду.
Неторопливо к собравшимся подошел сухонький, седой, совсем старенький священник в светлой рясе, поверх которой накрест была повязана широкая лента с золотым шитьем. Его сопровождал, держа в руке слегка дымящееся кадило, невысокий, но весьма объемистый дьякон в черной рясе. Священник коротко переговорил о чем-то с Любовью Константиновной и, взяв из рук дьякона кадило, возгласил слова первой молитвы. Директриса оглянулась в этот момент и, пошарив взглядом по толпе, властным взмахом руки подозвала Николая к себе. Он невольно подчинился и осторожно пробрался и встал рядом с ней.
– Держись со мной рядом, – шепнула она, – мы с тобой тут самые близкие им люди.
Отпевание подходило к концу. Дьякон густым басом провозгласил «вечную память», голос гулко и мощно плыл в полупустом храме сквозь дымку ладана. Николай, перекрестившись, поднял лицо вверх, стараясь удержать внезапно нахлынувшие слезы. Взгляд его скользнул по колоннам, украшенным знаменитыми васнецовскими росписями, и уперся в видимый из бокового нефа краешек купола, где в лазурной выси беззаботно кувыркались белоснежные ангелы. Пока звучали слова молитв, произносимых священником, Николай пытался удержать внимание на них, стараясь понять полузнакомые слова на церковно-славянском языке. Это помогало хоть как-то умерить боль в душе, которая, возникала каждый раз, когда он снова и снова понимал, что ничего уже не вернуть и ничего больше не будет. Тогда хотелось замереть, не двигаться, а еще лучше упасть ничком и никого не видеть и не слышать. Сейчас же, когда затихли последние слова «вечная память», в голове у него опять возник сумбурный поток мыслей, которые, перебивая друг друга, возникали, казалось, из ниоткуда и были обращены к тому, чье незримое присутствие предполагалось этими колоннами, этим куполом и молитвами, улетающими с дымом ладана вверх, туда, к Нему.