— Хоу — собачья кличка, — сказал я. — Мы теряем души и нас называют, как собак.
— Прекрати, — топнула ногой Анна. — Надо было раньше думать.
— Я вот и думаю: не послать ли к черту этого Хозяина, этот город, этот мир… — Почему ты это хочешь сделать?
— Скучно так жить, родная, — признался я. — Жить без души.
— А без мозгов весело? — заплакала.
— Не плачь, — поцеловал теплую отмель её глазниц. — Великие платят за искусство жизнью, маленькие зарабатывают на жизнь.
… И я играл — я был мертвый, но я играл, как живой. Играл нечто вульгарное. Меня объявили гвоздем сезона и я бил по клавишам со всей ненавистью, на которую только был способен. И пот слепил мне глаза. Или это были слезы? Не знаю. Я знал лишь одно, пока я играю, я живу. Когда музыка закончится, моя душа уплывет в небесный океан, потому, что души гениев не хотят жить в грудных клетках маленьких людей.
Через несколько дней или, быть может, лет я бродил по парку. Там были деревья, они были чужие, но тоже ветвями петляли в небо.
Потом увидел автомобиль — это было хромированное чудо с белым кожаным верхом. Полудрагоценный реликт катил за мной. На его заднем сидение возлежал Хозяин и пил из бутылки молоко. Я приблизился к авто и спросил недружелюбно:
— Ну? Чем могу служить?
— Прелестно, — хохотнул Хозяин. — Я несу убытки из-за вас, молодой человек, а вы меня ещё спрашиваете?
— Я больше не буду играть, — сказал я. — Рву контракт.
— Вот как! — воскликнул Хозяин. — Почему, смею спросить?
— Не знаю.
— М-да, ответ артистический, — засмеялся.
— Ну, во-первых, я не хочу выступать после великого Гоу, во-вторых, я дирижер, а не тапер…
— Дирижером, голубчик, ты был т а м, — кивнул в сторону горизонта, размытого прошедшим дождем, — а здесь ты именно тапер, но без души. Душу ты заложил мне!
— Нет! — закричал я в ужасе.
— Да-да, — смеялся Хозяин моей жизни. — Ты есть пустое место, маэстро.
— Нет!!!
— Ты есть ноль!
Я попятился и побежал прочь от авто и Хозяина, прочь от сытой жирной бюргерской жизни, прочь от мира, где музыку держат за шлюху…
Я бежал, хватая влажный воздух ртом, и все равно задыхался. Было такое впечатление, что сердце не выдержит и лопнет, как детский воздушный шарик.
Потом я шел по чужому городу, а мне казалось, что иду по бесконечному туннелю, который никогда не закончится. Боковым зрением видел мелькающие картинки своего прошлого: вот я сижу на теплой крыше и вгрызаюсь зубами в яблочный шар, вот я первый раз дирижирую оркестром, вот я целуюсь с Анной в подъезде, вот моя волшебная палочка вонзается в глаз офицера…
Мы спасали себя, и не спасли свои души, вот в чем дело. Это я должен сказать Анне и она меня поймет.