Старый особняк, где находился роддом, освещался церковно-восковым светом. У его парадного подъезда горбилась карета «скорой помощи».
В готическом вестибюле никого не было. Потрескивали свечи в канделябрах. Я поднялся по мраморной лестнице. В сумрачном коридоре заметил маленького человечка:
— А где найти медсестру Анну? — закричал я.
Человечек испугался, метнулся по коридору прочь — бежал на коротеньких ножках. Я догнал его — это был уродец с огромной, дегенеративной головой.
— Эй! — и повторил свой вопрос.
Уродец не ответил, юркнув в одну из палат. Я последовал за ним.
Большая плата кишела детьми — они были дегенеративны от рождения. Среди них находилась Анна, пыталась ухаживать за ними.
— Что случилось? — спросила она.
— Почему их так много? — не ответил на её вопрос.
— Мир несовершенен, — улыбнулась мне. — Везде и всюду одно и то же. И повторила свой вопрос: что случилось?
— Нам надо уходить, — сказал, — уходить.
— А как же они? — показывала на уродцев.
— Они чужие! — закричал я. — Чужие! И ты им не нужна!
— А кому я нужна?
— Ты нужна мне! — и тянул её за руку.
И мы побежали — и бежали, не оглядываясь. Мы бежали по чужому городу, пытаясь спасти свои души. Мы не потеряли веры в чудо и надеялись на него, как уродцы надеялись стать полноценными гражданами и купить маленький домик с палисадником.
Мы приехали в аэропорт. Самолеты взлетали в небо, чистое после дождя. Я купил два билета в никуда и мы сели ждать, когда объявят посадку.
— Я тебя люблю, — сказал я Анне и поцеловал её висок, где кружил вензель вены.
Она спокойно посмотрела на меня:
— И куда мы теперь?
— Не знаю.
— Понятно, — грустно улыбнулась. — В никуда. — Повторила. — В никуда.
— Глупенькая, — обнял за плечи. — Мы — это мы, и мы вместе, а все остальное — это так, приложение к нам.
Потом мы вместе с галдящими пассажирами заполнили комфортабельный салон самолета, пропахший небом. Сели на указанные места. Смотрели в иллюминатор: поначалу сдвинулся и уплыл в сторону стеклопанельный аэропорт, затем замелькала сплошная полоса бетона, наконец шумное, напряженное тело лайнера, преодолев земное притяжение, зависло над полем, продолжая, однако, поступательное движение ввысь…
Я с облегчением откинулся в кресле и — мне показалось, что схожу с ума. Рядом сидел Хозяин, он смотрел на меня и усмешка искажала его лицо.
— Раз в году я даю себе право на скорбь, в этот день я небесные окна закрою, — продекламировал Хозяин подземного мира. — Изгоню синеву, и взойдет надо мной скорби черное солнце. — И взглянул на меня апокалипсическим взглядом.