Позвоню на днях, шучу и покидаю дамский клуб, где трудились такие обстоятельные мужчины.
Полуночный город и его жители засыпали после затяжных дневных боев. Чернеющие крестовины окон напоминали о мимолетности судеб, маркированных уже тлением. Большинство из нас не понимает, что обречены на бесславие и забвение. Большинство рождается, чтобы умереть, потому что рождается в стране, где трудно быть свободным. Большинство из нас страшится засылать аэростат души своей к заоблачным далям.
Разумеется, я такой, как и все, но мне посчастливилось бултыхаться в свободном небесном океане с островами облаков, где живут сияющие души тех, кого мы любили и кого потеряли. И поэтому по мне лучше скоротечное вольное падение в одиночку, чем длительное коллективное разложение…
Северный район столицы громадными домами новостроек напоминал гавань с океанскими лайнерами. Казалось, гигантские панельные «Титаники» вот-вот отдадут швартовы и отправятся в смертельную пучину ночи.
Дурные предчувствия возникли у меня по мере приближения к «гавани». Через перекресток (у станции подземки) пронеслись карета «скорой помощи» и милицейский «уазик», не обращающие внимания на пунцовое око светофора. Эти резвые транспортные средства я увидел потом близ подъезда нужного мне дома под номером 13. Надежды на то, что прорвало общую канализацию, или жильцы учуяли бытовой газ, было мало. И не ошибся. Из трепа словоохотливых собачников узнал, что четверть часа назад из балкона семнадцатого этажа вывалился парнишка.
— Летел, как в кино, — говорил мордатенький толстяк, похожий кумачовым цветом обвисших щек на правительственного чинушу. — Я видел, вот мой Черномор… — потрепал за холку слюнявого бульмастифа, — ка-а-к гавкнет.
— И что? — нетерпеливо переминался интеллигентик в золотистых очках с американским стаффордширским терьером.
— Хлопнулся на козырек, что тот мешок.
— Небось, нажрался? — предположил лысоватый НТРовец с ленинской бородкой, удерживающий на поводке благородного фила бразилейро. — Небось, двери спутал; эк! молодежь!
— Да, не пил он, — вмешался дюжий «спортсмен», привычно топыря пальцы. — Пацана я знал. Сенька Сендек это с четыреста семьдесят второй. — И цыкнул на своего бернского зенненхунда, густым баском тявкнувшего на подбежавшего кане корсо. — Цыц, жопа!
— Сам ты, козел! — не вникла в суть происходящего воинственная, с остатками овощной маски на лице хозяйка кокетливого песика.
Естественно, завязался лютый скандалец с хаем и лаем: остервенелые люди были похожи на собак, а те — на своих хозяев. Я бы посмеялся — было не до смеха. Тот, кто был мне нужен, почему-то решил срочно взять расчет и убыть на другие планеты, быть может, более цветущие и плодородные. Вопрос лишь в одном: полет совершен добровольно или некие силы помогли астронавту стартовать в неизведанное?