— Ыгы, — щербатится зубками, похожими на зубцы кремлевских стен.
Я смеюсь: зубы у тебя, оглы, как зубцы кремлевских стен. Мою шутку плохо понимают, в радужных зрачках врага сияет священный ужас. И я понимаю противоречивые его чувства: мало кому приятны такие лечебные процедуры по ночам.
Не верю в доблесть тех, кто готов ради идей пожертвовать собой. Боль развязывает языки всем. А те мифы о героических мертвых, которыми пичкают живых, есть вульгарная небывальщина им в утешение. Конечно, Местан-оглы тоже надеется на лучшее. Он готов рассказать мне все, как на духу, а я отпускаю его на все четыре стороны за двести тысяч долларов.
— Да, брат? — клацает поврежденной челюстью.
— Двести, — шучу я, — пятьдесят.
Дурак не понимает, что обречен. Я знаю, что такое «кровная месть», и мне не нужны лишние проблемы. Впрочем, почему бы не предоставить шанс врагу, если он его, естественно, заслужит — заслужит правдивыми ответами.
И я их получаю в полном объеме. Да, Местан-оглы и его нукеры выполняли «грязную» работу по вышестоящему приказу. Команда на мою ликвидацию последовала от вора в законе «Ахмеда», то бишь Ахмеда Исмаилова. Найти его можно в гостинице «Украина», там он проживает со своими многочисленными родственниками.
— Он ваш или кто?
— Он ваххабит.
— Чечен, что ли?
— Чечена, — испуганно повторяет, — чечена.
— А какой номерок, — спрашиваю, — чисто конкретно?
— Не знаю, брат, — кается мой собеседник. — Ахмед к машине выходил, клянусь…
— А я тебе верю, оглы, — успокаиваю.
Думаю, счастье мне улыбнулось: враги отнеслись к выполнению боевого задания спустя рукава, решив, что имеют дело с рядовым жителем столицы, которого можно вырезать из жизни, точно фигурный силуэт из жести. И что теперь? Нас ждут затяжные бои или кавалерийский прискок?
— Об Ахмеде расскажи, — требую, — мало-мало.
Меня не понимают: вор в законе — он вор в законе на всей широте и долготе нашей любимой родины. Уважаемый человек, да, смеюсь я, чай, не петрушку да кинзу продает на рынке, а траву-дурман да хохлушек-галушек? Местан-оглы закатывает глаза к небесам и становится похожим на кающего грешника, мол, мое дело малое: молиться и молиться своему аллаху в тюрбане.
— Молись, оглы, — задумываюсь, — молись.
Я чувствую, что информатор правдив, как никогда, но это никак не облегчает его доли. Он лишь зубец в гигантском и опасном механизме, ему неведомы приводные ремни, основные его узлы и стержневые рычаги, он не имеет перспективы для дальнейшей работы в криминальной конструкции по той причине, что не выполнил точно приказ шестерни. То есть настоящий оглы обречен на смерть и лучше для него будет, если закончит свой бренный путь в выгребной яме коровника.