– Забито! – с удовольствием хлопнул по протянутой ему руке Комаров, – сегодня в семь вечера – я у вас!
* * *
Уверенность в напрасно поднятом вокруг персоны Елены
Федорчук шуме укрепила, как ни странно, сама Калерия. Когда Костя пришел к ней в ФАП, для очистки совести, она тихо, не поднимая глаз, выслушала все его предположения о местонахождении Елены.
– Вы знали, что Федорчук может быть у матери? – спросил Комаров.
Калерия молча кивнула.
– А на таможне?
– Да.
– Почему вводили меня в заблуждение?
Девушка подняла красные, опухшие от слез глаза и просто пожала плечами.
– Вот чертово племя, – клял Комаров весь женский пол, широко шагая по улице, – поднимут смуту, введут в заблуждение, а потом делают вид, что ничего не произошло. И ведь с утра еще мог бы Федора и все документы в район отвезти, а теперь пока машину выпрошу, пока ее пришлют. Так может и рыбалка накрыться!
Воспоминание о рыбалке тепло согрело душу.
– Нет. Все-таки, как не отравляют нам, мужикам, жизнь эти особи с другим строением тела и перевернутыми мозгами, есть у нас и свои, маленькие мужские радости, недоступные им.
С раннего детства праздники, успех и просто хорошее настроение ассоциировалось у Кости с лимонадом. Костя представил эту картину: потревоженная бутылка злобно и предостерегающе шипит, пытаясь в последний момент отпугнуть покушающегося на ее непорочность человека, потом, в зависимости от характера, одни покоряются сразу, деликатно и заискивающе уменьшая звук шипения, другие – героически плюют, пытаясь испортить одежду своему погубителю. Но то бутылки. Они сами по себе. Лимонад, который они скрывают, весел и безмятежен, он нисколечко не боится уйти в небытие и даже старается привлечь к себе внимание человека: играет пузыриками, тихо шепчет что-то ласковое и непонятное. Он живет даже во рту: приятно щиплет за язык, холодит небо, возвращает почти забытый вкус детства.
– Почему бы и нет? – пожал плечами Костя, – удачное завершение первого в моей жизни дела вполне можно отпраздновать. Иду за лимонадом!
Возле сельпо он увидел Мальвину.
«Как и в тот раз, – отметил он про себя, – хорошая примета. С чего дело началось, тем и закончилось: магазин, голубая французская болонка и…»
Костя замер. Собаченция вела себя в полной мере неадекватно. Голубая французская болонка, которой самой природой было предусмотрено возлежать на дорогих диванах перед средневековым камином, задорно кувыркалась в роскошной, существующей только в российской глубинке, пыли. Француженка привставала на задние лапы, замирала на несколько секунд, опять падала, рвала зубами что-то мелкое и плохо видимое, терлась спиной об это что-то и грозно, как ей казалось, порыкивала.