Она присела, подсунула под еще вялое тело Комарова руки и легко подняла его.
– Пустите, – забился Костя, – я не хочу.
Злость прошла, а вместе с ней ушла и сила воли.
– Ничего, ничего, – баюкала его Калерия, – сейчас положу тебя на кроватку, напою отваром, будешь как огурчик.
– Не хочу… – прошептал обессиленный Костик.
* * *
– Дед, а, дед, – Костя стоял в дверях своего дома.
Дверь за его спиной была открыта, Костин силуэт четко вырисовывался на фоне дверной коробки. Когда Комаров понял, что дед самым подлым образом обманул его, он первым делом хотел тут же выдать его Анне Васильевне. Потом Костя решил, что это наказание слишком мягкое: для начала неплохо было бы немного помучить вероломного старца, а потом уж и казнить, в лучших традициях святой инквизиции.
– Эй, печной, – уже громче повторил Костя, – ты живой?
– Да какое там, живой, – после недолгого молчания раздалось с печки, – немного мне уже осталось. Слетел сегодня ко мне во сне тихий ангел, сказал, что заждался меня Святой Петр у золотых врат рая.
– Ну, насчет рая ты размечтался, – успокоил его Комаров, – мне сегодня тоже слетел ангел, так он убедительно просил, чтобы я немного попридержал тебя на этом свете, пока они не подкупят служителей ада, чтобы те взяли тебя без очереди, да стерегли получше.
– Глумишься над старцем беззащитным? – не смутился печной, – знаешь, что ноги мои уже не те, да и руки не те, в словесных бабталиях тоже тягаться с тобой не могу. Вот и терзаешь старость мою беззащитную, седобородую.
– Я над тобой глумлюсь? Я?
Костя отошел от входа и стал медленно двигаться по направлению к снохоубежищу. Долгие десятилетия лежания на печи отточили слух печного до совершенства. Видимо, он прекрасно ориентировался в пространстве комнаты и узнавал по слуху обо всех передвижениях в ее пределах. По крайней мере, речь его стала быстрой, и характер ее немного изменился.
– Я так и знал, – торжественно, подобно радио эпохи Левитана, завещал он, – я знал, что ты меня не выдашь. Поздравляю, ты прошел проверку. Я нарочно не сказал тебе, что испытание на самом деле было на способность к предательству, а не на мужскую силу. Ты не предал меня, несмотря на то, что я поступил с тобой не по-товарищески. Хотя не по-товарищески я с тобой поступил не потому, что я плохой товарищ, а потому, что так надо было.
– Ох и хитрый ты, дед, – рассмеялся Костя, – знаешь, на какой струнке играть. И что теперь с тобой делать? Может, пожалеть и сразу отдать на растерзание Анны Васильевны? Не мучить предварительно.
Длинный, предсмертный стон был ему ответом.