– Я думала, вы хотите, чтобы я была в парике и в гриме.
– И то и другое легко снять. – Хепберн не отводил от нее взгляда. – Но сеньора Мендес тоже должна быть на балу. Причем никто не должен догадаться о том, что вы и она – одна и та же женщина.
– Почему для вас так важно, чтобы она присутствовала на балу? Считаете, это набьет вам цену?
– Вы, разумеется, отдаете себе отчет в том, – спокойно и бесстрастно начал он, – что это первое социально значимое мероприятие, что я устраиваю у себя, возвратившись с войны. Статус моей семьи во многом зависит от успеха этого бала.
Она не поверила ни единому его слову.
– Вы лжец.
Он окинул ее оценивающим взглядом.
– А вы не дура.
Ей была приятна его оценка, но Клариса понимала, что не должна покупаться на его лесть. Не должна уступать ему, не должна участвовать в этом фарсе. Если кто-то ее узнает, она погибнет.
И подпишет приговор Эми.
Но Клариса умела отказывать красиво. С улыбкой, без вызова, без надрыва. Он не должен знать о том, в каком отчаянном положении она оказалась. И разумеется, следует отвлечь его легким флиртом. Неплохая мысль. Конечно, увлекаться не стоит. Вчера он поцеловал ее, хотя она и не думала с ним флиртовать. Ей не хотелось повторения того… того чудесного опыта. Клариса могла разглядеть грань, когда стояла на грани, и на этот раз за гранью разверзлась пропасть.
Приблизившись к Хепберну, она улыбнулась, играя ямочками, и самым любезным тоном, на который только была способна, произнесла:
– Милорд, вы требуете от меня невозможного. Если меня поймают, я пропала.
Она не заметила никаких признаков потепления с его стороны. Напротив, скулы его сделались жестче, взгляд холоднее.
– Вас не поймают. Я этого не допущу. – Он был неумолим.
Клариса попыталась использовать логику.
– Такого рода планы не застрахованы от ошибки. – Всем своим видом он выражал нетерпимость.
– Нет.
Сердце ее забилось быстрее. Ладони стали влажными под черными перчатками. Он опасен. Опасен и беспощаден. А может, еще и безумен? И все же ей придется ему отказать. Другого выхода нет.
– Милорд, я не могу выполнить вашу просьбу.
Он опустил взгляд, словно не хотел, чтобы она прочла по глазам, что он думает. Затем пристально посмотрел ей в лицо:
– Это ваше последнее слово?
Тревога, которая не отпускала ее с момента первой встречи с ним, возросла во сто крат.
– Да, это мое последнее слово.
Тоном вкрадчивым, который совсем не вязался с исходящей от него злобой, Хепберн сказал:
– Прошел всего месяц с тех пор, как я узнал о коне, о потрясающем двухгодовалом жеребце в Гилмишеле. То был конь судьи, наполовину араб, наполовину бомонтанец, редкой красоты животное необычного цвета и темперамента.