Она домчала из Раменок до Поварской быстро, удачно не попав ни в одну пробку, пробежала мимо толстого швейцара в малиновой ливрее, сбросила шубу на руки гардеробщикам, осовело вытаращившимся на нее: «О-о, сама Башкирцева!..» — и, цокая каблуками, быстро, задыхаясь, прошла в зал. Игнат уже ждал ее, помахал ей рукой из-за стола. Рядом с Игнатом сидел высокий и грузный, расплывшийся, как студень, писатель с блуждающим взглядом слегка выкаченных глаз. Рачьи глазки ощупывали ресторанную фешенебельную публику — бедным писателям здесь теперь было дорого отобедать и отужинать, долларовые цены дразнили, официанты глядели издевательски, свысока, привечали иных, золотокарманных посетителей. Грузный человек рядом с Игнатом выглядел небедно. Костюмчик от Армани, алмазная булавка в галстуке от Виктора Охотина. Алла подошла к столику и чуть наклонила голову.
— Люба.
— О, мое почтение!.. — Писатель завозился, пытаясь приподняться со стула. — Мое…
— Не вставайте, — поморщилась Алла. — Я уже села. — Она перекинула ногу за ногу, вытащила пачку «Данхилла», ловко выбила сигарету. — Игнат, жрать я ничего не буду, не бери. Хочу пить. Возьми мне грейпфрутовый сок. И апельсины. Хочу сама чистить апельсины, и чтобы руки у меня пахли цедрой и спиртом. Я помешала вашей беседе?
— Ничуть. — Толстяк наконец выпростался из-за стола. — Это я не изволю вам мешать. Вы такая, — он причмокнул губами, — прелестная пара.
Когда писатель, огромный, грузный, одышливо волоча рядом с собой свой живот, удалился, пыхтя, Алла сквозь дым обожгла зрачками Лисовского.
— О чем вели речь? О книжке?.. Напиши когда-нибудь книжку о моей судьбе. О том, как я стала… — она помедлила, — тем, кем я стала.
— Когда же?
— Когда я умру. — Она произнесла это, удивившись самой себе, спокойно и холодно. И проследила, как он вздрогнул. — Знаешь, кто это?
Она вытащила из сумки затрепанный журнал, поднесла его к носу Игната. Ткнула пальцем в фигуру поджарого чернявого мужика за спинами счастливых супругов, тогда еще живых.
Лисовский взял журнал из рук Аллы. Поднес ближе к глазам.
— О-о, премилый снимочек. Римские каникулы, ха-ха. Братишка в Риме, со звездой-женой. А вокруг бомонд.
Он усмехнулся, и ей не понравилась эта усмешка.
— Почему ты так произнес это слово?
— Так презрительно?.. А что, мне их всех обожать, что ли?.. Я слишком хорошо знаю, что и, главное, кто за всем этим стоит. — Он щелкнул ногтем по фотографии. — Хочешь знать, кто этот крючконосый тип?.. Французенок один. Режиссе-е-ер, — протянул он в нос. — Рене Милле. Если тебе, — он очертил вокруг нее глазами круг ядовитой насмешки, — что-нибудь говорит это имя. Ты же не смотрела его фильмов. Руку на отсечение.