Распутин и «Казачок». Они больше ничего не знают о России, эти американцы, эти ниггеры, эти… Примитивы. Лишь пожрать и поспать. Больше ничего. Она третий год в Америке, и… Больше — ничего?!
Пой, Любка. Пой! Если ты не сдохла под забором, если ты не кинулась с моста и не утонула к чертовой матери, если тебя запихнули сюда, в этот вонючий бар, в этот дрянной ресторанишко, и велели жить, и заставили петь — так пой же, пой, дорогая! Пой! Это одно, что тебе осталось. Пой хорошо! Пой лучше всех! Пой так, чтобы эти толстые рыла, худые лица-осколки, черные и шоколадные хари, бледные маски — все раззявили вопящие в восторге рты, все исходили слюной, все поддавались твоему соблазну и кричали: браво, Любка! Браво, голубка! Еще! Еще!
И она наддавала. И она вертелась на носке, на пятке. И она наполняла голосом прокуренный, продымленный, гудящий зал. И она раскланивалась, посылала воздушные поцелуи.
«Ну до чего смешна!..»
«Фрэдди, а если сбрить ей рыжую шевелюру к дьяволу, как думаешь, оригинально будет?!..»
«Ка-за-чок!.. Ка-за-чок!..»
И она совсем не ожидала, что дверь отлетит под ударом сапога, и в зал ворвутся люди с пистолетами в руках, и наставят пистолеты на ужинающих, на жрущих и пьющих, на тискающих на коленях и в темных углах полуголых девочек — за отдельную плату, конечно, — и кое-кто выхватит из карманов тоже пистолеты, чтобы отстреляться, а им выстрелить не дадут, сразу уложат на месте, — и она, певица бара «Ливия», рыжая русская девчонка — откуда?.. с Брайтона?.. из Челси?.. из Чайна-тауна?.. — будет стоять на сцене, оглушенная выстрелами, и прижимать руку ко рту, загоняя внутрь себя звериный, отчаянный вопль.
Она впервые видела, как убивают людей.
Тот, кто ворвался первым, ражий детина в широкой, громоздкой кожаной куртке, уложил тремя выстрелами троих мужчин в баре. Поднялся женский визг. Голые девки попадали на пол, зажимали ладонями уши, закрывали затылки руками. Детина хищно огляделся вокруг, увидел обалдевшую от выстрелов Джулию, вспрыгнувшую на сцену, к русской, прицелился и выстрелил. Люба смотрела, как белокурая стриптизерша, задирая ноги, падает, падает, медленно, страшно, как в плохом кино, судорожно обнимая металлический шест закинутыми за голову руками.
— Бандиты! — закричал Билл басом. — Ложись, ребята!
— Нам нужна твоя касса! — крикнул рослый ниггер, сжимая в руках тяжелый «руби». — Раскошеливайся!
Это страна, где больше всего любят деньги, подумала Люба, раскрыв рот, наблюдая со сцены, как медленно, вразвалку, везя ноги по полу, Билл пошел к кассе бара. Им нужны только деньги, больше ничего. Да ведь и ей нужны деньги! Ей нужны деньги, чтобы выжить. И этим ребятам с пистолетами — тоже для того, чтобы выжить! Значит, они ровня. И она — нищая, и они — нищие. Только зачем они стреляют?! О, зачем?!.. Не надо, ребята… Не надо…