Грошек вздохнул – в красивой версии при более внимательном рассмотрении все же высветились некоторые изъяны. Во-первых, хозяева пансионата сами заявили об обнаруженной ими потайной комнате в подвале, а после охотно приняли у себя ученых из столицы. Во-вторых, вряд ли добропорядочный сотрудник фармацевтической компании, коим казался герр Хайнштайн, стал бы связываться с банальной уголовщиной. Что же из этого следовало? Вывод напрашивался сам собой – из всех оставшихся обитателей особняка наиболее подозрительным выглядел Роман Рушальский. За ним стоило понаблюдать со стороны, не входя в близкий контакт. «Вот только чем ему мог не угодить профессор?» – тут же озадачился Грошек. Подходящего ответа он не нашел. А потому не стал выстраивать новые версии, предполагая дознаться до всего в ходе предстоящего частного расследования.
Между тем объект наблюдения поднялся на террасу, мельком взглянул на Анджея и прошел внутрь здания. А всего через минуту в дверях показалась пани Фелиция. Дама, видимо, настолько оправилась от недомогания, что решила использовать послеобеденные часы для своих художественных упражнений на лоне природы. Она подошла к треноге и, заметив сидящего в шезлонге Грошека, обратилась к нему с просьбой доставить её «мольберт» на берег озера к щитовым домикам.
– Оттуда такой прекрасный вид на Сторожевую башню! – пояснила она.
Оставив женщину наедине с красками близ покрытого мхом камня, детектив вернулся к пансионату. За время его недолгого отсутствия на террасе произошли кое-какие перемены – Рушальский и освободившийся от работы Лучинский уселись под плющем играть в шахматы.
Муж Гелены сосредоточенно изучал дебютные построения, между тем как Роман, терпеливо дожидаясь очереди хода, негромко вещал сопернику:
– Драка и стрельба в современном кино – это элемент привлечения внимания, Стась! Не более того. Стремление заполучить зрителя! Моральный аспект вынесен на обочину сознания – всегда есть хороший парень, и есть куча негодяев, с которыми у него заморочки. Естественно, хороший парень всегда прав и крошит негодяев из базуки, словно шинкует капусту. Получается лишком плоский мир…
– А он не плоский? – рассеянно вопросил Лучинский, не сводя глаз с шахматной доски.
– Плоский. Но не до такой степени… – добродушно отозвался Роман. – Как, например, тогда быть с заповедью «не убий»? Или «возлюби врага своего…»?
– Мдаа… Действительно! – согласился партнер по игре, делая ход конем.
Рушальский мгновенно передвинул пешку, нападая на фигуру, и вновь погрузился в дебри философской мысли: