Потом его окликнули. Он ясно слышал, что окликнули именно его, но назвали ли его по имени или как-то иначе, он не мог определить. Во всяком случае обращались к нему, и он, отвечая на зов, обернулся и увидел старую женщину, вернее, ее еле уловимый, скорее угадываемый силуэт из-за полуоткрытых дверей балкона. Того самого дома номер семнадцать, на дверях которого висел замок. Студенту даже показалось, что старуха поманила его, и, хотя он не мог с уверенностью сказать, действительно ли его поманили, он все же подошел к самым дверям и стал под балконом. Нет, видимо, его действительно позвали — где-то совсем поблизости раздались оживленные голоса, которые о чем-то спорили шепотом, но яростно, студент не мог разобрать ни одного слова. Потом соседняя калитка открылась, и та же самая женщина средних лет, на этот раз с ней была косоглазая девочка, молча подошла к дверям дома номер семнадцать и, вынув из кармана халата связку ключей, так же молча отперла дверь. Она была все так же сердита, нет, скорее крайне недовольна, и очень нелюбезным тоном сказала студенту:
— Она там, поднимитесь по лестнице.
Потом грубо схватила Девочку, дала ей подзатыльник, от чего девочка истошно заревела, схватила ее в охапку и исчезла за своей калиткой.
Студент поднялся по узкой темной лестнице, пахнущей сыростью и кошками, на второй этаж и постучал в единственную дверь, которая вся была в фиолетовых чернильных брызгах.
— Войдите, — раздался глухой голос изнутри, несомненно, он принадлежал той самой старухе, которая смотрела с балкона.
Студент вошел. Комната была запущенной, беспорядочно обставленной неимоверным количеством всякой рухляди, и в ней чувствовался особый запах старости и немощи. Рваные диваны с торчащими пружинами, кресла с высокими спинками, причудливо изогнутыми ножками и облезлой обивкой, старые громоздкие шкафы, потемневшие от собственной старости, большой и пыльный абажур с явственно видными паутинками и множество гвоздей в стенах на разных уровнях очень высоко и, что удивительно, очень низко, почти у пола, что исключало предположение, что на них могло когда-то что-либо висеть, — они производили странное впечатление, как, впрочем, и вся комната. Но кроме странности комната несла на себе и еще какую-то необъяснимую, но ощутимую печать трагизма. С первого же взгляда на комнату единственным чувством, которое овладело студентом, было желание немедленно, не теряя ни секунды, уйти отсюда. Из этой комнаты. Из этого дома. С этой улицы.
Раздался голос:
— Что вам здесь надо?
И только теперь он заметил старуху, сидящую в глубоком кресле в самом углу. Несмотря на жару, окна в комнате были наглухо закрыты и зашторены, свет падал лишь из чуть приоткрытых дверей на балкон, сама старуха была в наглухо застегнутом черном длинном платье, поверх которого была накинута довольно-таки плотная шаль. Старуха почему-то показалась студенту парализованной. В ее облике чувствовалась порода, и, обладая некоторой фантазией, можно было представить ее привлекательной в далекой молодости. Теперь следы былой красоты, безжалостно изгнанные из всех уголков ее тела и лица, притаились лишь в бездонно глубокой и какой-то зловещей печали иссиня-черных глаз.