Герд наконец заснул и спал, как всегда, чутко, вскидывая веки на каждый шорох. Но когда его разбудили первые утренние лучи, Уэ рядом не оказалось. Её вообще не было на пятачке вокруг дерева – она исчезла!
В первые мгновения Герд растерялся, словно заблудившийся ребёнок. С трудом задавив в себе желание метаться и звать, он осмотрел поляну – методично, сантиметр за сантиметром. Но как всегда, Лес не сохранил следов. Да и мог ли кто прокрасться сквозь кусты незамеченным?
Оставалось дерево.
Герд долго примеривался к стволу, вздымавшемуся на невообразимую высоту, гладкому и ровному, будто мраморная колонна. Попробовал стилетом на прочность, затем, набрав иголок и вооружившись короткой дубинкой, начал восхождение к далёкой кроне.
Работы хватило на полный день, лестница из вколоченных в дерево игл росла нестерпимо медленно. Ближе к вершине, когда Герд миновал уровень лесной крыши, стал сильно досаждать ветер, о существовании которого он уже начал забывать. К исходу дня Герд, ободранный и измученный, всё же взобрался на эту сумасшедшую высоту, подобающую более горе, чем дереву. Крону составляли громадные мясистые листья – видимо, очень длинные, но сейчас скрученные в цилиндры, внутри которых, показалось Герду, дышала странная жутковатая жизнь.
Но Уэ не оказалось и здесь.
«Конечно, Уэ – святая, – думал Герд подавленно. – Истинно святая, без ханжества и глупости… Но не могла же она вознестись?»
Отсюда Герд впервые увидел Лес сверху. Его крыша оказалась поразительно плотной и ровной, словно свежевспаханное поле. Лишь изредка в сплошной листве просматривались прорехи, из которых, как правило, вздымались к небу такие же колоссальные столбы.
Озирая окрестности, Герд пропустил момент, когда порывы ветра из сильных стали шквальными, и разразившаяся гроза застала его врасплох. В первые же секунды дождя лесная крыша разгладилась почти до блеска, и вода, стекая по направляющим плоскостям, стала собираться в деревья-резервуары, расправляя прочную плёнку их громадных пузырей, – почему-то Уэ нравилось наблюдать за этим снизу…
Герда вдруг обожгла мысль: а ведь Уэ могла уйти и сама! Усыпила меня и ушла – очень просто… Нет! – тряхнул он головой. Так покидают опостылевших любовников имперские красотки, но для Уэ это невозможно. Она нашла бы способ меня предупредить.
В густеющей темноте, оскальзываясь на мокрых иголках, Герд спустился к подножию дерева и долго стоял, прислонившись к стволу, ощущая, как стекают по телу холодные струи. Но ни они, ни предельная усталость не приносили облегчения, не могли отвлечь от смертного холода в груди… или пустоты? Нет, это была жуткая, чудовищная боль, неведомая ему прежде, от которой темнело в глазах, хотелось выть и проклинать всё и всех – даже Уэ. Как Герд ни стискивал зубы, меж зубов прорывался рык – чуть слышный, но такой первобытной свирепости, что любой огр, заслышав его, счёл бы за благо убраться подальше.