Эссиорх усмехнулся. Корнелий, рассуждающий о свете и мраке с ногами, подпиравшими стену, выглядел неубедительно.
– Едва ли мрак когда-нибудь это поймет. У мрака другое сознание. Отличие невозможно передать словами. Скульптору в голову не может прийти, что бронзовой статуэткой, над которой он работал три года, можно проломить кому-то затылочную кость, а селекционеру цветов – что прекрасную лилию можно замочить на семь суток в кислоте и получить яд без вкуса и запаха, – сказал он.
– Меня уже тошнит! Тартар, Эдем, вечные ценности! Умоляю, мальчики: будьте проще! Если вам совсем нечего делать, можете стать моими рабами! – взмолилась Ната, просовывая голову в комнату.
Она уже некоторое время подслушивала в коридоре. «Мальчик» Эссиорх посмотрел на нее с задумчивым прищуром.
– И что будем делать дальше? – гнусаво спросил Чимоданов.
Он тоже успел просочиться в комнату вслед за Вихровой и был очень недоволен. Конкретному Петруччо нужен был план действий. Желательно внятный. Просто же так ходить по гостям со своими тезками чемоданами он не желал.
– Уедем куда-нибудь, – сказала Улита.
– Нет, ни за что, – воспротивился Эссиорх. – Пока я не пойму, что задумал Лигул, вы останетесь у нас. Здесь вас, если что, прикроют златокрылые.
Улита не то чтобы явно просияла, но как-то внутренне осветилась. Червячок сомнения, подтачивающий ее в последнее время и нашептывающий, что у ведьмы и хранителя света не может быть никакого будущего, а одно только сплошное прошлое, тихо скончался, случайно проглотив цианистую пилюлю.
– Уговорил, негодный! Я давно мечтала повыбрасывать у тебя все засохшие краски и разобраться с лысыми кистями! – сказала она.
Эссиорх застонал.
– Все, что угодно, только не кисти!
– И не мотоциклетные детальки, конечно? «Не смей трогать мои железки, а то ржавчине нечем будет питаться!» – уточнила Улита с коварной усмешкой. – Да здравствует глобальная расчистка жизненного пространства! Первое правило патологической домохозяйки: если о вещи не вспоминали две недели, значит в доме она не нужна! Смело на помойку! Исключение составляют елочные игрушки, зимняя обувь и собственные дети! – заявила она.
В глазах у Эссиорха поселилась тревога.
– Скажи, пожалуйста, почему рубашка валяется на стуле, когда в шкафу без дела висит прекрасная вешалка? – продолжала Улита.
Она входила во вкус и начинала излюбленную женскую игру в чистоплотную и положительную красавицу среди грязных и отвратительных чудовищ.
– Это не моя! – поспешно сказал Эссиорх.
– И не моя! – отрекся Корнелий.
– Вот и прекрасно! Раз никто не признается – тогда ее можно пустить на тряпки! Возражений, надеюсь, нет? – сказала Улита, решительно раздирая рубашку надвое.