Чау взъерошился.
– Не знаю, – коротко рявкнул он. – Тут пустырь есть. – Пес показал головой вверх, туда, куда уходила тропа. – Плато такое. Затерянный мир. Дурное место. Деревьев не растет, следов нет, но все же чую – кто-то там ходит. Надо бы проверить, но мои собаки туда не суются даже днем, а один я не пойду.
Все замолчали.
– Слушай, может, ты обернешься? – нарушила молчание Кэт.
– Не, тут на четырех удобнее. Ну что, отдышались? Тогда двигаем! А респиратор давай сюда, я его в зубах понесу.
Минут через десять они вывернули на вожделенный мостик. Чау положил респиратор на асфальт, подскочил, описал в воздухе заднее сальто – и на землю встал невысокий, крепко сбитый рыжий парень в кожаной куртке и в меру потрепанных джинсах.
– Ну вот, отсюда вы уже сами доберетесь. Тут район Кобеликса – пускай он теперь за вами и присматривает, – деловито заявил парень. – Ладно, я пошел. Если вдруг будете здесь в округе и чего стрясется – так и быть, зовите.
И с этими словами он бодро зашагал прочь.
– Эй, а кого хоть звать? – крикнула ему вслед опомнившаяся Кэт. – Как тебя зовут?
– Джек! – отозвался рыжий и исчез за углом.
Предзимье 2004 – Новый год
…И вот стоишь ты на промерзшей дороге, а ледяной ветер дует в затылок, набивает жесткой крошкой космы пожухлой травы. А по небу тупо, медленно ползут тяжелые сизые тучи и ломаются под ударами ветрового бича, открывая по краям и на изломе бритвенно-острое серебро. А в разрывы торжественно-безмятежно смотрит несравненное осеннее небо, и, когда из туч вдруг сеет дождь или сыплет снег, кажется, что небо корчит гримасы подобно злому шуту…
…Кончался ноябрь, город выбелило снежной крупой, в переулке перед залом разбили фонарь, соседка Марья Николаевна опять начала по вечерам играть на виолончели, и когда Андрей не ходил на тренировки, то сидел в мастерской с очередной книжкой в руках и слушал через стену ее безыскусные экзерсисы. За кисть и карандаш он не брался уже давно. Не мог. Разве что по работе. А на тренировки ходил со все растущим энтузиазмом. Витька хвалил его успехи в переходе с карате на ушу, и порой они оставались после тренировок выпить по чашке зеленого чая.
…Разговор был подобен мячику или воздушному шарику, летавшему по залу от одной ушуйницы к другой, подчиняясь странному рисунку. Шарик прыгал некоторое время между тремя девицами, потом вдруг перелетал к четвертой и продолжал снова прыгать между тремя – новой и двумя прежними или совсем новыми. Так этот перемещающийся сложным образом треугольник беседы чертил по залу странные траектории, эдакие аналоги округлых фигур Лиссажу. Есть такой скринсейвер, с точно такими же треугольниками, как раз он Андрею и мерещился – то и дело начинали мерцать перед глазами светло-зеленые, опаловые, бледно-голубые линии.