Прослушивающее устройство в его телефоне могли установить спецы из ФСБ или какая-нибудь преступная группировка, которая обладала очень похожими ресурсами, материальными в первую очередь. Собственно, рассуждал полковник, вариантов тут было не так уж много. Если это дело рук местной мафии, то все это по меньшей мере странно: полковник разведуправления по Дагестану никогда не занимался ни рыбной, ни нефтяной, ни наркомафией, это просто не его круг ответственности.
Значит, остается местное управление ФСБ. Тут тоже возможны варианты. Приказ о начале негласного наблюдения за каким-нибудь высоким чином в разведке всегда принимается на самом высоком уровне, непосредственно начальником ГРУ, с санкции военной прокуратуры. Вообще-то полковник Крягин не чувствовал за собой никакой вины, не знал, за что бы его можно было начать прослушивать. Но допустим, там, в Москве, генералы чокнулись и вообразили, что он стал вдруг шпионом. Как говорится, от сумы да от тюрьмы… Сегодня полковник пробовал прозондировать обстановку.
В Москве у него были друзья, с которыми он вместе учился в академии, а потом некоторое время служил. Крягин прекрасно понимал, что никто напрямую ему не скажет: за тобой, мол, по таким-то и таким-то причинам назначили слежку. Но своим друзьям он верил и надеялся, что в случае чего они так или иначе дадут ему понять, что дело запахло жареным.
Сегодня, сидя в своем служебном кабинете, полковник долго болтал по телефону с одним из своих московских друзей. Болтал о всякой ерунде, спрашивал, как дела, говорил, какая сейчас чудесная рыбалка на Каспии, приглашал приезжать в Махачкалу, вместе порыбачить. Разговор был дурацкий, опасно балансирующий на грани нарушения субординации и использования служебной связи в личных целях. Однако полковник нарочно делал это, полагая, что если в Москве на него катят телегу, то в таком неформальном с виду разговоре это лучше всего почувствуется. Полковник напряженно вслушивался в интонации своего московского приятеля, генерала, между прочим. Тот спокойно и дружелюбно говорил, что с удовольствием бы, но служба…
Вот и теперь, сидя на диване в своей квартире, полковник Крягин еще и еще раз вспоминал этот разговор, каждую сказанную ему фразу, ее интонации, настроение говорившего. И впечатление, возникшее поначалу, теперь все более и более укреплялось, перерастало в уверенность: нет у Москвы никакого тайного зуба на полковника Крягина. Отношение к нему всех его друзей-приятелей оставалось прежним, как к хорошему службисту, разведчику, назначенному на трудный, опасный пост в Дагестан и неплохо со своей работой справляющемуся.