Никто из верных нукеров не успел заслонить собой Гурцата. Никто не встал на дороге разъяренного тигра из Эрэн-Хото, а кто осмелился прежде — умер.
"Смерть? — Хаган по-прежнему не шевелился. — Моя смерть — смерть мергейтов. Но если появляется возможность выбрать…"
Борохойн медленно, будто в полусне — так виделось Гурцату, — поднял саблю двумя руками и обрушил ее на голову хагана, надеясь рассечь череп надвое. Сверкающее изогнутое лезвие с ясно различимым шипением распарывало воздух и…
Звук удара металла о металл. Хаган успел спасти себе жизнь. Тонкий кинжал, который, по утверждениям саккаремских торговцев, был выкован где-то далеко на Закате, в сказочном Нарлаке, преградил дорогу падающей стали, не отбив удар, но отведя его в сторону.
Три щелчка самострельных тетив. Гурцат видел стрелы, сорвавшиеся с лож, будто оставляющие за собой голубоватый след. Чувствовал, как распространились волны ударов металла о человеческое тело. Острия, пробив насквозь грудь и шею Борохойна, вновь показали свои темные от крови рыльца и ринулись дальше, к стенам юрты.
Борохойн-батор упал, скрыв под своим телом мертвую голову Худжирта.
— Славный был воин, — равнодушно произнес Гурцат. — Недомыслие погубило его.
— Их десять! — вдруг воскликнул шаман. — Десять! Где одиннадцатый?
Хаган осторожно привстал с подушек. Сосчитал валяющиеся по всей юрте тела. Четверо убитых нукеров из Непобедимой тысячи. И только десять вождей племен.
Где же одиннадцатый? Куда подевался Худук-хан?
— Ты все сделал правильно, владыка, — вдруг услышал Гурцат тихий голос. Человек выговаривал мергейтские слова неправильно и искаженно, но речь его была быстрой, без запинок. — У тебя оставался единственный выход, одно правильное решение, иначе они сделали бы то же самое с тобой и твоими родичами.
— Уходи, — буркнул хаган. — Я не хочу тебя видеть до утра.
Советник поклонился и исчез за пологом. Его камень-игрушка, теперь отнюдь не испускавший свет, был завернут в шелковую тряпочку и лежал в кармане просторного саккаремского халата.
Звуки в ночи разносятся хорошо. Даже когда ты стоишь в десяти шагах от юрты, можно услышать разговоры ее хозяина, тихое пение женщин или плач ребенка.
Менгу, как ни приказывал себе не вслушиваться в беседу ханов и повелителя, отлично различал гневные речи Борохойна, постоянные вздохи толстого вождя киренов и редкие фразы Гурцата.
"Хаган правильно говорит, — думал Менгу, когда владыка Степи рассказывал гостям о бедах прибрежных племен, изгнанных нашествием с дедовских земель. Почему ханы не желают помочь? Ведь прибрежники воевали вместе с нами! А если бы их улусы были разрушены, разве не приняли бы в Байшинте таких же мергейтов, пускай и из другого колена? Эта война всех будто с ума свела…"