— Не усложняй, Турецкий. Самым непосильным в данной истории может оказаться разве что наше с тобой терпение. А все остальное… У тебя уже почти взрослая дочь, Шурик. И я тебе вынуждена это постоянно напоминать. Не догадываешься почему? Ой, только не надо про совесть, — заторопилась она, заметив, как блеснули глаза мужа, — про вечные твои обязанности и моральный долг тоже не надо! Это все мы слышали миллион раз! Да, ты у нас особый! Никто в этом и не сомневается, даже твои ближайшие друзья, которых, если ты видишь, становится все меньше и меньше. Я знаю, что ты сейчас возразишь! Лучше помолчи, Шурик, и выслушай свою упрямую и противную жену!
— Я слушаю, — спокойно отозвался он.
— Мы с Нинкой тебя любим. Такого. И не надо делать вид, что ты ради нас с ней постоянно совершаешь подвиг. Кстати, ты заметил, что в семье у твоего Игоря далеко не все ладно?
— Ты хочешь сказать, вообще все неладно? Так было бы вернее… Но я считаю, что это не только по вине самого Игоря.
— Да, и отношения дочки с мачехой очень далеки от идеала. Не говоря уже о присутствии в доме той совершенно распутной особы… А как она тебе, кстати?
— Ты говоришь об Ольге?
— Нет, Шурик! — захохотала Ирина. — Вот ты и попался, сукин кот! Ах, какие же вы все-таки, мужики, жуткие, ну просто потрясающие негодяи!
— Молодец, — одобрительно кивнул Турецкий. — Отлично сказала. Со вкусом! И с большим знанием дела!
— Ах, ты! — прямо-таки взвилась Ирина. — Вы только посмотрите на него! Он же все с ходу переиначит! Ну погоди! Вот приедем домой…
— Можно я тебе скажу по секрету «одын важный вещь»? — с кавказским акцентом спросил Турецкий. — Только ты не обижайся, пожалуйста.
— Ну? — насторожилась Ирина.
— Мы, наверное, очень правильно сделали, дорогая, что сбежали от них. Эти плавающие матрацы все-таки не по мне. Я простой человек.
— Люблю на лужайке, — в тон ему продолжила Ирина.
— А между прочим, почему бы и нет? — сказал Александр Борисович и пропел-проблеял известную мелодию: —«Если женщина про-о-о-сит?..»
— «Бабье лето ее торопить не спеши…» — закончила за него Ирина Генриховна.
Люся узнала о своей страшной беде только поздним вечером.
По какой-то давно установившейся традиции они пришли к ней втроем. Начальник летно-испытательной службы Василий Петрович Донченко, его заместитель Сергей Венедиктович Берков и сосед по дому Леня Круглов, который вместе с Алексеем, ее мужем, служил еще на Дальнем Востоке, где они близко и сошлись семьями.
Все трое были в военной форме, при фуражках и, войдя в дверь, разом сняли их и опустили головы. И тут она все поняла… И рухнула бы на пол, если бы здоровяк Леня не подхватил ее и не усадил осторожно на стул у вешалки. Так они и стояли молча в прихожей, то ли не зная, что говорить, то ли понимая всю тщету своих усилий как-то сгладить принесенное ими в дом горе. А то, что именно горе, было ясно и без всяких слов…