Он поселился в каком-то подвале, где пахло псиной и мокрыми тряпками. Ошеломленный, раздавленный, но в то же время полный необычных впечатлений и надежд. Кто хотел, мог его ударить, отнять какую-нибудь вещь или еду. Он все сносил покорно. Через неделю с него сняли башмаки. Потом постепенно отобрали штаны, курточку, рубаху.
Он плакал и просил отдать одежду обратно. Ответом был смех. И он перестал плакать.
До октября ходил по Москве босиком. Как-то в холодину его, почерневшего и голодного, окружила толпа сострадательных теток, которые ахали, охали, выспрашивали адрес, чтобы вернуть домой, призывали милицию, но ни одна не догадалась купить тапочки. Так и держали дотемна босиком на морозе, пока он чуть не околел от ихнего сочувствия. Из последних сил прыгнул, расталкивая чужие растопыренные пальцы, и был таков.
А с обувкой решилось просто. И вскорости. Притащился к ним парень старше Алика и худющий, как скелет. Он тяжело дышал, кашлял кровью, и Алик, сузив глаза, ударил его кирпичом. Отнял башмаки. Постепенно добыл и другую одежду для зимы. И больше никогда не плакал.
Смерть ходила за ним по пятам, но он научился чувствовать ее приближение и, сузив глаза, успевал нырнуть в сторону.
Однажды он все-таки угодил в облаву. Его поместили в детский приют, директрису которого он ненавидел. Но бежать, как другие, не пробовал. За несколько лет превратился в крепкого приземистого паренька, который умел постоять за себя. Ростом только не вышел — ниже отца с матерью. В армию, однако, взяли. Потом был Афган. То, что вожди трепались про интернациональный долг, до него не доходило. Зато там были взаимовыручка и честность. Он дважды был ранен, но не покинул часть. Солдатская дружба тогда многое значила.
Потом начался внезапный позорный вывод войск при Горбаче. Поражение в юродивом колпаке благочестия. А чего было ждать от человека, который вскоре променял могучую державу на придурочный Горбачев-фонд? И они, «интернационалисты», отдавшие Родине лучшие годы, получили одну компенсацию за потерянное время и обманутые чувства — запойный бред. Оказались брошенными своим государством. Как женщины, воевавшие, не щадя своей жизни, в Великую Отечественную. Это он знал по своей бабке.
В запойном бреду он попал в команду Борца, где собрались такие же отпетые вояки, которых обучили единственному делу в жизни — метко стрелять. И они стреляли, не задумываясь о последствиях и повинуясь только приказу. Это хорошо оплачивалось. Они научились не оставлять следов и на любое дело шли без колебаний. А кого жалеть? Разбогатевших выскочек, которые обманом наживались на других? Так объяснил командир. И этого было достаточно. Что делать, если такая страна? Не они ее выдумали. Главное, платят хорошо. А прессе уже проскочило название «банковские». Крепыш знал, что это звучало всякий раз, когда упоминались заказные убийства, выполненные командой Борца. А у него имелась мохнатая рука в самых верхах милиции. Значит, он действовал правильно. Хотя в последнее время начал присваивать себе чужую долю.