* * * * *
Как известно, всякие беды и неудачи в нашей жизни имеют обыкновение группироваться, держаться кучно, образуя так называемые полосы несчастья, за которыми по закону симметрии должны следовать полосы радостей и везения, если, конечно, очередная черная полоса не содержит в себе самой главной в жизни неприятности — нашей кончины.
И прекрасен бывает день, когда после долгой череды напастей начинает вдруг чертовски везти. Во всем. И на работе, и в любви, и в друзьях, и в деньгах. Таким переломным днем у Мухина стал понедельник 25 мая.
С утра в понедельник, как, впрочем, и вечером накануне, до выполнения заветной нормы у Лехи не хватало еще трех зачетов и одной курсовой работы. Поэтому, отлично сознавая, что к первому экзамену он не допущен, ни учебника, ни конспекта Леха не читал и приехал с утра в институт с одной лишь целью — если даст Бог, достать приличную «болванку» курсовой работы по экономике. И неожиданно Бог дал. Причем дал не только превосходный образец, напечатанный аж на лазерном принтере и защищенный на «отлично» в позапрошлом году, но открыл где-то там наверху некий потайной кран, из которого полилось на Мухина такое фантастическое везение, какого еще вчера и вообразить было нельзя. Но если по порядку, то цепь чудесного фарта в этот замечательный день началась с того, что толстый Пашка, выйдя из аудитории, где только что получил четверку, поймал Мухина за задний карман джинсов и, толкая его к дверям, страстно заговорил в самое ухо:
— Муха, давай, давай, родной, иди! Там в ведомости против твоей фамилии чисто, я сам видел, тля буду! Напротив Кравецкого написано — «не доп.», а против твоей — ничего.
Из этого следовало, что в сессионной запарке деканатская секретарша Люба по оплошности не отметила в ведомости, что Леха к первому экзамену не допущен. В принципе, можно было идти сдавать.
— Да я не читал ничего, — упирался Муха, подталкиваемый Пашкой уже к самым дверям.
— Дурик! Никто не читал. Я думаю, сама Алевтина ничего не читала. Иди!
И поддавшись порыву отчаянной готовности ко всему, Мухин пошел. Он спокойно положил на стол перед очкастой Алевтиной свою зачетку и без колебаний вытащил билет. Это был тот редкий случай, когда ему было совершенно безразлично, какой билет тащить, ни одного вопроса из программы он не знал.
Сел за первый стол. Расслабился и стал слушать, как Витька Курочкин несет Алевтине какую-то околесицу о динамике рыночных механизмов и о преимуществах единой мировой валюты — евро….
Было забавно слушать, как Кура с пиететом произносит такие слова и фразы, которые в приватной обстановке из его уст звучали только в сочетании с грязной бранью и злыми ругательствами. Здесь же, сидя перед очкастой Алевтиной, Виктор изображал крайнюю степень убежденности в том, что говорил.