Федералы вошли в село.
Началось самое неприятное. То, что они называют зачисткой. Ищут бандитов. А в подвалах, кроме женщин и немощных стариков — никого. Все мальчишки, кому больше тринадцати лет, даже ровесники ее сестренки Сажи, все ушли с дядей Лекой и его отрядом. В отряде от них толку никакого, но останься они…
Но останься они, и федералы их тоже запишут в бандиты. Будут руки разглядывать — нет ли следов от ружейного масла да мозолей от курка и затвора…
А у какого мальчишки их теперь нет? Даже она, Айшат, с закрытыми глазами соберет и разберет автомат. Да что там она! Сажи, и та умеет затвор передернуть да от пуза пальнуть…
Их подвал осматривали с особой тщательностью.
Эфэсбэшник с майорскими погонами, тот все уже знал — и про то, что они родственники полевого командира Леки Бароева, и про то, что их отца, Ислама Бароева, уж год как забрали в Грозный по подозрению в сотрудничестве с братом.
Вытащили из подвала и чемодан с архивом краеведческого музея. Минер долго и опасливо колдовал над чемоданом. Потом открыл крышку и подозвал фээсбэшника. Тот, не снимая велосипедных перчаток, порылся с документах, взял тетрадку первого тома дневников Иртеньева, полистал… И, заметив напрягшееся выражение на мамином лице, спросил:
— Ваше?
Мать долго объясняла ему, откуда эти тетради, мать волновалась. И от волнения ее русская речь, доселе чистая и без акцента, даром разве педагогический по русской литературе в Ростове заканчивала, вдруг стала ломаной, с ужасным акцентом… И Айшат даже улыбнулась этим характерным оборотам, когда путают спряжения и падежи…
Майор потерял интерес к чемоданчику и переключился на дом.
Два минера с миноискателями и острыми щупами обошли весь их двор. Тыкали палками в кормушки для животных, ковыряли земляной пол в сарае…
Сама не зная зачем, Айшат незаметно вытащила из чемодана три толстых тетрадки и сунула себе под рубашку.
— Ладно, Степанов, заканчивайте, — сказал майор устало. Он закурил. Постоял посреди двора. Потом вдруг, словно вспомнив что-то, сказал сержанту из минеров:
— Забери этот чемодан с документами, Степанов, и брось его в мой «уазик»…
Мать вспыхнула и, окончательно забыв русские склонения и падежи, запричитала, как полуграмотная:
— Ти зачэм, ти зачэм, ти зачэм!
Майор толкнул ее в грудь и вышел со двора.
И только три толстых тетрадки, три спасенные тетрадки, вдруг отчего-то стали греть душу маленькой Айшат. Она не отдала русским воспоминаний их предка. А значит, она ослабила их.
Ведь русские не помнят все восемь колен.
Они и теперь не будут помнить.