Отец усмехнулся и сказал непонятно:
— Какой ты, Женька, в этом костюмчике — послушный!
После второй чашки кофе мозги встали на место, силы, вроде бы, кое-как восстановились, и мы отправились.
Отец довез Леонида до его дома. Мы попрощались с ним возле машины — взглядами, словами, рукопожатиями: отец не позволил мне, из-за нехватки времени проводить его по лестнице до квартиры. «Это, — сказал он, — опять растянется на три часа».
Мы не договаривались о следующей встрече, зачем? И так было ясно, что мы скоро увидимся, как только, при первой возможности, завтра же, не взирая на препятствия, вопреки законам природы…
Отец нежно втянул меня за ухо в автомобиль, махнул рукой Леньке, нажал на педаль, и «Двести тридцатый» рванул с места, неся нас по вечерним московским улицам на прием к знаменитому психологу, специалисту в области «Общения подростков с юношами», как по ошибке, правильно сказал мой отец.
До этого я никогда не бывал на приеме у психолога. Воображение почему-то рисовало мне строгий медицинский кабинет, белый халат, усы и бородку доктора, близорукий взгляд поверх очков и слова вроде «голубчик» и «мой юный друг». В действительности, это оказалась квартира, не уступающая нашей по уровню благосостояния, в просторном доме на Ленинском проспекте, недалеко от Нескучного сада. Нам открыла женщина, вероятнее всего, прислуга — и сразу удалилась доложить о нашем приходе. Доктор встретил нас в полутемной прихожей. На нем был длинный, богатый домашний халат. Он курил сигарету, стряхивая пепел на ковер. Это был плотный, высокий мужчина лет пятидесяти с гладко зачесанными назад седыми волосами. Пожалуй, в чем-то он был похож с моим отцом — даже не столько внешне, а просто, было что-то общее: галантная предупредительность, двусмысленная усмешка, какая-то скрытая, внутренняя железная сила, привыкшая властвовать над людьми.
Еще до того, как он заговорил, я сразу узнал незнакомца с вечернего бульвара, который впоследствии стал свидетелем наших похождений с Ленькой в кафе. Я ужасно смутился и, наверное, это отразилось на моем лице, но, слава Богу, я стоял несколько позади отца, и он не мог видеть меня. Я неловко поклонился.
Доктор тоже, без сомнения, сразу узнал меня, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Он лишь проницательно взглянул на меня своими холодными голубыми глазами, и… радушно нам улыбнулся.
— Николай Михайлович, если не ошибаюсь? — протянул он руку отцу. — Ваш друг рассказывал мне о Вашем случае. Рад познакомиться. — Он ласково дотронулся до моего локтя. — У Вас очень красивый сын.