Исповедь школьника (Золотов) - страница 61

— Теперь ты, наверное, больше никогда не будешь меня целовать?..

Я еще говорил, а он уже целовал меня в губы, опустившись рядом со мной на колени в ванне, обнимая меня, гладя мои мокрые плечи, волосы, щеки, все тело. И так мы ласкали и ласкали друг друга, до бесконечности, под шумящими струями теплой воды, забыв обо псем… пока отец не постучал в дверь, приглашая нас к столу.

Вот, я рассказал, как было. Я не утаил ничего. Теперь можете судить меня, как хотите…

За обедом мы удивляли отца своей блаженной расслабленностью и своим странным, почти непристойным аппетитом, с которым все поглощали — он не успевал даже нам подкладывать. Отцу это казалось тем более странным, поскольку он помнил, как мало я ел все лето и последнее время в особенности, однако он счел это хорошим признаком — к выздоровлению, а усталость приписал физическим упражнениям. Он, по обыкновению, шутил, Ленька, по своей обычной скромности, был немногословен, а я и вовсе помалкивал, и только смущенно улыбался в ответ — мне казалось, будто все, что произошло, написано у меня на лице, и все это видят… Ленька сидел в своей аккуратной школьной форме, причесанный как полагается, а я просто завернулся в большое пушистое полотенце, как в одеяло — у меня совершенно не было сил даже одеться и высушить волосы… Похоже, это несколько больше, чем можно было ожидать, бросалось в глаза — потому что отец, не спрашивая меня, сам сварил и поставил передо мной большую чашку крепкого кофе, который я обычно редко пил, и он никогда мне не предлагал. После кофе и сытного обеда силы понемногу стали возвращаться. Я расчесал мокрые волосы, подсушил их феном, растрепал, снова причесал — уже как полагается, и пошел одеваться для поездки к психологу.

Даже Леонид, бывший рядом, улыбался, глядя на меня:

— Ну, Женька, ты так двигаешься — еле-еле, прямо как сонный! — Впрочем, он тоже мало чем от меня отличался, несмотря на природную силу и выносливость. Мне казалось, что я одевался целую вечность — нужно было взять с полки и надеть чистые трусики, носки, рубашку, завязать галстук — ох!.. Я долго стоял перед шкафом, бессмысленно глядя на ряд пиджаков и брюк. Голова совсем не работала.

— Ленька, — попросил я умоляюще, — скажи отцу, пусть он сделает мне еще кофе. — Ленька кивнул и медленно — медленно пошел на кухню.

Через пятнадцать минут я вышел в зал, где отец ждал меня, куря сигарету у раскрытого окна. На мне был черный двубортный костюм от Карла Лагерфельда, белая рубашка и галстук от него же — тоже черный, с серебряной заколкой — словно на экзамен или на похороны. Не знаю, почему я так решил одеться — такие у меня были ассоциации с психологом.