Душевно я была почти спокойна – возможно, потому, что еще не вполне осознала свое положение. Меня тревожила только Маргарита. Она обхватила меня руками, словно не желая отпускать, и сердце у меня невольно сжалось.
– Перестань, ради Бога, перестань, – прошептала я едва слышно. – Ты всполошишь детей. Ну хватит… Лучше дай мне коробку с пудрой и пуховку…
– А белье? – глотая слезы, спросила она.
– Ты принесешь мне его в тюрьму… Уверена, меня скоро выпустят. Позаботься о детях, Маргарита.
Я вопросительно взглянула на Кайе де Жервилля:
– Ведь правда, сударь, что меня скоро выпустят? Он ответил весьма уклончиво:
– Пожалуй, вашу судьбу решит парижский парламент.[4]
Словом, подумала я, судьба моя еще долго будет оставаться неясной. Я напоследок взглянула на себя в зеркало, разгладила смятые ленты на корсаже.
– Все, господа, ведите меня, я готова.
Старинный замок Ла Форс, тяжело осевший в землю, находился на перекрестке улиц Паве и Королей Сицилии. Меня везли туда в глухой черной карете министерства юстиции. Окна кареты были зашторены темными кожаными занавесками, по бокам от меня сидели гвардейцы.
«Ну что ж, – подумала я. – Если меня посадили в тюрьму, то первое, о чем я должна подумать, – это как мне оттуда выйти».
Потом я вспомнила о документах, которые не стала ни сжигать, ни перепрятывать и которые легко попадутся на глаза при обыске, и мне стало ясно, что выйти из сложного положения, в которое я попала, будет не так легко, как я вначале думала.
1
«Кристиан любит Сюзанну». «Кристиан любит…»
Кристиан… Я проснулась в холодном поту. Сон закончился. Я и сама не понимала, почему мне снится Дюрфор – здесь, в тюрьме, где меня вроде бы должны беспокоить иные сны и мысли.
С трудом поднявшись, я села на постели. Маленькое зеркальце отразило мое лицо. Левая щека посинела, даже почернела, рот распух, голова поворачивалась с трудом. Этот проклятый Франсуа, идиот и подонок, прямо-таки обезобразил меня на неопределенно долгое время. Я понятия не имела, сколько еще дней буду выглядеть таким ужасным образом. У меня не было ни крема, ни мази, чтобы хоть как-то сделать следы удара не такими уродливыми.
Я еще раз обвела глазами камеру. Каменный пол, каменные стены. Распятие на стене. Узкая полоска сумрачного серого света, льющаяся через маленькое зарешеченное окошко. Сейчас, наверно, едва рассвело, и рассвет тусклый, туманный.
На другой постели мирно спала женщина. Еще вчера я была здесь одна, но ночью мне, видимо, подселили соседку. Я спала и ничего не слышала.
– Сударыня! – осторожно окликнула я соседку. – За что вы здесь?