— Кое-что. Завтра я ознакомлю вас с одним проектом. Если он вам подойдет… На первых порах это будут опять бараки для саперов. Там, где вы их поставите, позднее возможны оборонительные сооружения. Размах будет колоссальным! Что вы на это скажете?
— Надо посмотреть. И, кстати, — ваш процент?
— Равноправное компаньонство.
— А мои французы?
— Это намек?
— Да, полковник. Где гарантии, что вы не отправите меня самого в гестапо?
— Я рискую большим — документы совершенно секретные.
— Слова… Если я решусь, то только тогда, когда заключу с вами письменное соглашение, где черным по белому будет сказано: вы поставляете информацию, я плачу вам пятьдесят процентов с каждой успешной сделки.
Теперь колеблется полковник, но недолго — соблазн слишком велик.
— Хорошо, — говорит он и пытается изобразить улыбку. — Надеюсь, цемент забыт?
— Разумеется…
Не подавая руки, Жак-Анри провожает полковника до двери и, вернувшись, присаживается на подоконник. Это его любимая поза, привычная с детства. Несколько минут он сидит, бездумно вычерчивая на стекле длинный лошадиный профиль. Потом зовет Жюля.
— Что ты ему сказал? — с порога спрашивает Жюль. — На нем лица не было.
— Вот как? Очень жаль: у нашего нового компаньона должно быть всегда приличное лицо!
— Значит, плакали тридцать тысяч!
— Нисколько! Они пошли на дело.
— Ты за этим меня звал?
— Нет, старина, конечно, нет… Это правда, что Рейнике в Париже?
— К сожалению.
— Хотел бы я знать, что ему нужно здесь?
— Попробуем выяснить. Тот наш парень на телефонной станции может иногда подключаться к линии и слушать домашние телефоны гестапо. Он знает немецкий.
— Рейнике живет в Булонском лесу?
— Пока не установил. А твой полковник не поможет нам?
— Он пригодится для другого.
Жюль щелкает пальцами.
— О-ля-ля, большие замыслы?
— Очень большие. Кажется, немцы проектируют на востоке оборонительные рубежи. Это что-то новое… Завтра узнаю подробности.
— Полковник?
— Привыкай говорить: наш компаньон.
— Звучит многообещающе.
Смех Жюля заразителен — это смех человека, который ничего не делает наполовину; все — и горе, и радость, и тревогу — принимает как свое личное, даже если они касаются другого. Без его дружбы Жаку-Анри было бы втрое трудней. Сейчас особенно. Абвер вовсю ведет охоту. 621-я рота радионаблюдения почти полностью перебралась в Париж и, в довершение всего, как снег на голову, из Берлина свалился штандартенфюрер Рейнике. Жак-Анри получил предупреждение о его приезде, но в известии нет ни слова о том, с какими планами прибыл штандартенфюрер и каков круг его полномочий.