– Мне хотелось бы забыть… некоторые вещи, – сказал он. – Консервативность мышления – это тоже западня, в которую попадают многие из нас…
– Консервативность – это всегда плохо, – прошептала она, глядя на его палец без обручального кольца и одновременно думая о Кевине, который дома в эти минуты лежал на диване с пивом и виски, щелкая кнопками телевизора в испарениях отчаяния.
– Обоснуйте свой тезис, – сказал профессор.
– Мой муж был самым талантливым художником на нашем курсе, – произнесла Стиви. – Но потом он оставил живопись, сказав, что у него нет вдохновения. Я много раз говорила ему, что дисциплина важнее вдохновения. Иди к себе в студию, и картины будут выплывать из-под твоей кисти. Это так и происходит – это алхимия быть художником. Яд, понимаете? Но для этого ты обязан подойти к мольберту.
– И он послушался вас?
Она покачала головой:
– Теперь он вообще больше не пишет. – Она чувствовала себя в полном одиночестве, будучи замужем за человеком, напивавшимся до предела.
– Простите.
Стиви кивнула.
– Вы действительно верите в то, что сказали? Что дисциплина важнее вдохновения?
– Да. Я это знаю. Мой отец говорил мне…
– А как это узнал ваш отец?
Стиви судорожно сглотнула:
– Мой отец был профессор, как и вы. Доктор Джон Мур. Он к тому же был поэтом. У него было все – степень доктора философии, должность и душа ирландца. А моя мать… покинула нас, как мать пингвина. Она поехала во Францию на экскурсию по музеям, этот тур ей подарил отец на ее тридцатипятилетие, и больше никогда не вернулась.
– Что с ней случилось?
– Она погибла в автокатастрофе.
– Мне очень жаль, – сказал он и, увидев, что теперь ей действительно нужен платок, предложил его опять.
Она высморкалась.
– Звук любви, – сказал он. – Он непременно зафиксируется в моем сердце.
Она рассмеялась, возвращая ему вновь свернутый льняной квадратик.
– А дисциплина – это часть вашей истории? – спросил он, потом покачал головой. – Что я за болван! Врываюсь в ваш чувствительный рассказ с единственной целью – сбить вас с курса. Видите, что я имею в виду под мышлением прямыми линиями?
– Это ничего. Я собиралась сказать, что мой отец с тех пор взял на себя все заботы обо мне. Ничто более не имело для него значения. Ни его преподавание, ни его поэзия. Он перестал публиковаться с тех пор, как мама умерла – я думаю, что он отдавал мне слишком много времени. Он перестал быть начальником департамента, потому что возил меня на уроки верховой езды и совершал со мной поездки вдоль Фармингтон-ривер.
– Он создает впечатление удивительного человека.