Утром, когда мама собралась уезжать, я поблагодарила ее за помощь и сказала, что буду без нее очень скучать.
– Мне здесь и принимать-то никого не хочется, – сказала я.
– Тем, кто тебя любит, все равно, где ты живешь. – Мама крепко обняла меня.
Я совсем не ощущала, что меня кто-то любит. Этой ночью, когда я в первый раз осталась одна в свой квартире, я плакала в подушку, чтобы не услышали мои новые соседи.
В качестве терапевта я выбрала доктора Берил Даниделлоу, психоаналитика, которая заведовала клиникой в Центре изучения депрессий. Это была простая женщина немного за пятьдесят, которая не красилась, носила туфли на низком каблуке и темные костюмы, скрывающие ее полноту. Я встречалась с ней на конференции, прочла обе ее книги и слышала о ней от коллег только хорошие отзывы. Я знала, что она курит сигары, и, как болтали злые языки, грызла зубами грецкие орехи, но она была исключительно здравомыслящим психоаналитиком, а мне именно это и требовалось.
Когда я впервые пришла к ней, она провела меня через весь Центр в свой кабинет. Он был заставлен мебелью – стол, кушетка, три удобных стула – и завален книгами, рукописями, журналами, небольшими фигурками – образцами примитивного южно-американского искусства. Она сказала, что курит только тогда, когда бывает одна в кабинете, но комната пропахла мужским запахом сигар.
Говорить с ней было легко. Я говорила не останавливаясь почти сорок минут, выплескивая долго сдерживаемую муку. Наконец я добралась до сути.
– Мне необходимо понять, что же произошло. Что меня так притягивало к нему, и почему позже я задыхалась в его присутствии.
Данидэллоу сказала, что для того, чтобы найти ответы на эти вопросы, потребуется время.
– Мне кажется, что у меня все плохо, – разрыдалась я.
Она посмотрела на меня задумчиво, мои слезы ее не испугали.
– Кажется, вы оцениваете себя исключительно по своим достижениям.
– Вы абсолютно правы, – опять разрыдалась я. – Начала я с того, что из кожи вон лезла, чтобы угодить отцу, а потом не могла остановиться.
– Почему бы нам не попытаться выяснить, что лежит в основе всего этого?
Все еще продолжая плакать, я кивнула. Я была в руках превосходного клинициста, и теперь, когда я оказалась без защиты, я была готова, как когда-то в юности, задаваться вопросами о самой себе.
– Увидимся в среду в семь, – сказала она, и меня успокоил привычный ритм терапевтических сеансов, хотя теперь я была пациентом.
После этого мы встречались три раза в неделю, и, лежа на кушетке, я постепенно стала ощущать себя в безопасности. Плата была выше того, что я могла себе позволить, но я экономила на всем остальном, потому что именно это было сейчас для меня самым необходимым.