Я вспоминала его рассказы, обдумывала вновь всю его историю и не пропускала ни одной черной спортивной машины на улице. Меня несколько успокоило то, что такое поведение у пациентов отмечалось и другими врачами.
На конференции обсуждалось раздвоение сознания и сдвиги в статусе «я», типичные для больных с пограничным состоянием. Я поняла после конференции, что в случае с Ником делаю все так, как надо, и даже почувствовала гордость, что так стойко переношу все трудности. Больные с пограничным состоянием поддаются лечению. Просто с ними требуется больше терпения и времени.
Как и предсказывал Захария, на несколько недель Ник от меня отдалился. Как только я заводила речь о его ранних детских переживаниях, он становился угрюмым и молчаливым. Уважая его и полагая, что следует терпимо относиться к его переменчивости, я позволила ему говорить о женщинах.
Он например был уверен, что секретарша набросится на него, если он подаст хоть малейший повод; соседка по дому вовсю флиртовала с ним; судья приставала к нему прямо в кабинете.
Я подозревала, что ощущение себя таким желанным было тоже формой защиты, и выжидала удобного момента, чтобы уличить его. И такой момент наконец наступил.
– У меня сейчас новое дело о разводе, – сказал он однажды. – Она – этакий цыпленок с надутыми губками, а он – руководитель студии. Мы встретились у нее дома, чтобы обсудить ее финансовое положение. Как она была одета! Прозрачная блузочка, коротенькая юбка. Я мог бы ее взять прямо на обеденном столе.
– В последнее время перед вами открывались прямо-таки удивительные перспективы, вот только никак не пойму, от чего вы всеми этими разговорами защищаетесь.
– Что это у вас на уме?
– Беседуя о ваших женщинах, мы перестали обсуждать более серьезные вещи. Вас, по-видимому, сильно встревожили мои расспросы об отце.
Его лицо потемнело от гнева, и он так быстро вскочил с дивана, что я испугалась, что он меня ударит. Я старалась выглядеть спокойной, хотя сердце бешено колотилось.
– Не провоцируйте меня, – сказал он яростно. Потом отвернулся и стал вышагивать перед окнами.
– Возможно, разговоры об отце возродили в вас чувство, что вас используют.
– А вы не можете угомониться и не возвращаться больше к этому?
– Нет, потому что, в конечном счете, именно это и не оставляет вас в покое.
Он еще некоторое время шагал по комнате, а потом сел, согнулся, спрятал лицо в ладонях.
– Сколько раз я пытался сбежать из дому! Хотел разыскать маму. Я не верил, что она умерла. Тогда он стал запирать меня в чулане. Он издевался надо мной. И это было хуже битья. Я должен был потакать всем его прихотям. Он не помнил, когда у меня день рождения, забывал свои обещания, вел себя так, как будто я – бесчувственная скотина, он считал, что единственной моей целью должно быть угождение ему.