Люди неохотно начали расходиться. К крыльцу метнулась Таисия Швыдкая. Глаза ее были безумны, лицо сводила судорога.
— Будь ты проклят навеки! И ты и все отродье твое! Пусть тебя дьяволы и мертвого гложут, ирод! — Она плюнула в лицо Шмакову
Он отер рукавом лицо, тихо ответил:
— Не кляни, Таисия. Не виноват я перед тобой. Не убивал я!
Женщина рухнула без сознания.
— Унесите Таисию, бабы. А этого… уведите его! — приказал Мирослав Иванович.
Шмакова повели в амбар за сельсоветом, который являлся местной тюрьмой.
АВГУСТ 1945, Львов
Камеры Львовской тюрьмы были забиты до отказа. Мелкие воришки, взятые с чужим кошельком в кармане, крупные воровские авторитеты, крестьяне, упрятанные за решетку из-за мешка картошки, дезертиры, выловленные в окрестных лесах; украинские, польские, литовские, латвийские националисты, даже немногочисленные, но фанатичные немцы, не желавшие признавать капитуляцию, — все эти разновозрастные, разномастные люди вынуждены были находиться вместе, в душной тесноте, вдыхали запахи пота, грязных тел и испражнений.
Исключением являлась камера, в которой довольно вольготно расположились четверо: известный преступному миру Львова налетчик Паленый, его подельники Хижняк и Орлов, а также некто Муха — безобидный глухонемой карманник, он же лейтенант НКВД. Лейтенант был подсажен в камеру начальником Львовского отдела Смерш Заречным — для наблюдения за московскими товарищами.
Муха лежал на верхней шконке, напротив него — Максим Орлов, он же Митяй — придурковатый племянник Егорши, то есть Егора Хижняка. Митяй канючил:
— Дядечка, ну чево мы тут сидим-то? Без щей, без хлебушка… Хлебушка-то когда дадут?
— Молчи, племяш! Без тебя тошно! — рявкнул Хиж-няк.
Он мерил шагами тесное пространство камеры. Паленый сидел по-турецки на нижней шконке, тасуя колоду самопальных карт.
— Ну что ты все мечешься, как тигр в клетке? — скрывая раздражение, спросил он.
— А чего не метаться? — развернулся к нему Хижняк. — Ты когда маляву передал своим? Третьего дня еще? И чего они?
— Мозгуют, должно быть.
— Долго мозгуют! Нас, может, ночью выведут на двор и шлепнут, а то мест здесь свободных не наблюдается, а пополнение каждый день прибывает. Так что долго твой старшой думает!
— А ему чего: это я с чужаками связался, не он, мне и отвечать.
— С чужаками? Да иной чужак десятка своих стоит! Ты еще одну маляву передай: мол, человек, что со мной парится, знает про дела Казимира, про тайник его, смекаешь?
— Так ты точно, что ли, знаешь? А то за базар.
— Точнее не бывает! Там и рыжье, и камушки, и деньги — на всех хватит…