МАРТ 1946, Колыма
Для начала марта холода стояли лютые — столбик термометра стоял на отметке минус пятьдесят. Уже три недели мы работали в ночную смену, и каждый выход на улицу был пыткой. Но все же ночью работать было спокойнее — меньше начальства, меньше ругани и мордобоя.
Бригада строилась на выход. Бригадир подошел ко мне и сказал, что меня вызывает уполномоченный.
— Знаешь, где он живет?
— Откуда? — прохрипел я.
— Ишь, гад, не знает. Сейчас узнаешь. Возле конторы живет. Через полчаса пойдешь, понял?
— Понял, — ответил я, не веря своему счастью. Еще полчаса в тепле, а потом к уполномоченному. Он меня продержит часа два. и все это время в тепле, в тепле.
Я расстегнул бушлат, сел возле печки. Сразу стало тепло, и вши зашевелились под гимнастеркой. К ним привыкаешь, они почти не беспокоят. Я потрогал рукой карман гимнастерки, где лежало письмо, полученное мной три дня тому назад. Каждую минуту, не занятую борьбой за выживание, я повторял про себя каждое слово из нескольких строчек, написанных неровным мелким почерком. Вот и сейчас я повторял его про себя, шевеля растрескавшимися губами.
— Пора тебе, слышь! — Тронул меня за плечо дневальный. — Иди, а то он разозлится, гад.
Я кивнул, вышел, задохнувшись от ледяного воздуха. Идти было недалеко, метров сто пятьдесят. Я постучал в дверь. Загремели щеколды, замки, кто-то невидимый крикнул из-за двери:
— Ты кто? Я ответил.
— По вызову?
— Да.
Я вошел. Дверь из прихожей в столовую была не закрыта, оттуда слышалась музыка. Уполномоченный Бурков, низенький, толстенький, пахнущий одеколоном, вертелся вокруг, разглядывая меня маленькими черными глазками.
Запах барака дошел до его ноздрей, он вынул белоснежный носовой платок, встряхнул его.
На меня поплыли волны одеколона. А еще музыка и тепло голландской печки. Это было что-то нереальное.
— Вот и познакомились! — выказывая исключительную радость, воскликнул Бурков. — Ну, проходи! — Он открыл дверь в соседнюю комнату.
Это был небольшой кабинет с письменным столом, двумя стульями.
— Ни за что не угадаешь, зачем я тебя вызвал! Как твое имя? Отчество?
Я ответил.
— Год рождения? Назвал.
— Ладненько. Ты посиди, я сейчас позвоню кое-куда, и мы поедем.
Он выскользнул из комнаты, музыка за стеной смолкла, слышен был его бодренький голос. Бурков снова возник передо мной.
— У тебя какие-нибудь вещи в бараке остались?
— Нет, все со мной, — я невольно тронул рукой бумажный листок, лежавший в кармане гимнастерки.
— Ну и отлично! Сейчас придет машина, и мы с тобой поедем. Знаешь, куда? В управление!
— Мне все равно.