Талант, разумеется, остался. А что до остального. Больнее всего было за Марину, за ее растерянность, за слезы на ее глазах, когда она рассказывала о своей пятнадцатилетней давности встрече со Сташевичем и о том,
как он обещал ей заняться наследием Егора, а также одновременно пытался приударить за ней.
И о том, что последовало после. О том, как безобразно грубо обрывали телефонные разговоры с нею девицы из его свиты, как одна из них однажды сказала ей: «Оставьте в покое женатого мужчину. Ему и так хватает домогательств», — и она слышала смех Сташевича, который, очевидно, был рядом.
Главное, записки — бесконечно дорогие записки Егора исчезли! Он утешал ее, как мог. Она попыталась восстановить их по памяти, но очень боялась, что помнит текст не буквально, боялась, что употребляла порой не то слово. Она ведь не владела лагерным сленгом, а ей казалось бесценным каждый штрих его дневника. Максим обещал прояснить ситуацию. Он искренне считал, что произошло какое-то чудовищное недоразумение, кто-то мешает Олегу встретиться и объясниться с Мариной. В общем, обычное русское: царь хорош, да бояре плохи.
Он и на фестиваль-то поехал только потому, что знал, что там будет Сташевич. И главным для него и было выяснить судьбу записок Егора. Оказывается, Олег их просто потерял.
Трудно даже представить, как он скажет об этом Марине — все же ей уже под шестьдесят.
Правда, она до сих пор красавица, мысленно улыбнулся Максим. И какое счастье, у нее есть Егор-младший, заботливый, нежный сын. К тому же очень успешный ученый-физик.
Но записки, записки. Эх, Олег, Олег. не так он представлял себе их встречу.
Очень больно было за себя. Так больно, что он едва не скатился снова в приступ, которого не было уже тринадцать лет, с тех пор, как он забрал к себе Алексея.
Значит, Олег считает его предателем? И смог предположить, что Максим Орлов в сорок пятом году перешел бы границу, уехал на Запад, будучи в сознании, в уме и памяти?
Он крикнул это в запале, защищаясь, уговаривал себя Максим. Но все-таки выкрикнул, значит, такая мысль смогла прийти ему в голову.
Как это страшно, заново терять друзей. Если бы Олег остался прежним, он, Максим, смог бы рассказать ему всю свою непростую историю, рассказать о Кейт, вспомнить с ним Веру, поделиться горем утраты, когда он похоронил ее, едва обретя снова.
Глаза его увлажнились. Пришлось поднять голову, чтобы слезы не пролились и не напугали чуткого Алешу, который уже тихонько теребил его руку.
— Не волнуйся, малыш, все в порядке, — пробормотал Макс, отвечая на пожатие. — Я подремлю, о\'кей?