— Ах, боже мой, я попросту безумно устала! Думаешь, так уж легко добывать все эти бумаги? Ухитряться получить подпись. ставить печати, вытащенные из сейфа, обмирая от страха, что именно в этот момент вернется комендант или его порученец. Я устала бояться. Вокруг все празднуют и ликуют, все светятся счастьем, а моя война все продолжается, и конца ей не видно!
— Если бы слушала меня, Вера, то не раздражалась бы так по-бабьи глупо. Через неделю-другую ты забудешь все, что здесь происходило, как страшный сон! Начнется новая жизнь! И не советская голодуха, а жизнь с европейским шиком, жизнь в достатке, которую я тебе обеспечу. В конце концов, мы сможем даже завести ребенка. Я думал об этом…
— Вот так? — проронила она.
— Все, хватит разговоров! — Мужчина отчего-то страшно разозлился, стукнул ладонью по столу. — Тебе, кажется, пора уходить?
— Да, господин майор, — холодно отчеканила женщина.
— Так иди!
— Слушаюсь, господин майор!
Она подхватила сумочку и, не глядя на мужчину, вышла.
В отношении времени она обманула Курта: в клуб ей нужно было прийти на полчаса позже. Надеялась, что удастся избежать близости. Но он скорее подставит ее под пулю, чем упустит свое право обрушивать на нее свою мужскую силу.
Она села на уединенную скамейку небольшого сквера, недалеко от того места, где ей надлежало вскоре появиться, вынула сигареты, закурила. И мысли ее снова завертелись.
Нельзя сказать, чтобы Курт был ей противен, напротив, бывали мгновения, когда он доводил ее до экстаза… Чего только не было между ними за прошедшие восемь лет. Например, вербовка в альпийском городке после ужасной ночи в гостинице. То, что эта была вербовка, она поняла позже, как и то, что попала именно в этот городок и именно в эту гостиницу отнюдь не случайно. Агент туристической фирмы, так настоятельно уговаривавший ее отправиться именно туда, где по стечению обстоятельств проживал лыжный инструктор Курт Домб-ровски, этот агент был одновременно агентом немецких спецслужб. Надо отдать должное Курту: он не трогал ее до тех пор, пока она сама не отдалась ему из благодарности за спасенную честь, от одиночества и сиротства. И до той же ночи, которая превратила их отношения «тренер — ученица» в любовную связь, он не посвящал ее в свои планы. Вернее, в планы своего руководства.
Оказывается, за ней вели наблюдение с первых дней ее пребывания в Вене. Она устраивала кого-то там, «наверху», тем, что была русской, следовательно, свободно, без акцента говорила на языке, которым пользовались ее родители. Кроме того, она в совершенстве знала французский и вполне сносно немецкий — благодаря няне-немке. И, по мнению вербовщиков, она должна была не любить Россию.