— Эй! — окликнул Турецкого огромный детина с лысым и гладким, как бильярдный шар, черепом. — Не слышишь, что ли, я к тебе обращаюсь!
Александр Борисович посмотрел на верзилу, досадливо дернул щекой и отвернулся.
— Хамит фраерок-то, — заметил кто-то за его спиной. — Надо бы поучить.
Верзила поднялся с нар и двинулся к Турецкому. Остановился перед ним, глянул сверху вниз и прогудел:
— Ну что, фраерок, придется тебя поучить.
— Себя поучи, — угрюмо отозвался Турецкий.
Верзила ухмыльнулся поднял руки и с хрустом размял пальцы на огромных, как лопаты, ручищах.
— Слушай, а ты чего такой борзый? — поинтересовался он.
— Это ты у моих корешей спроси, они тебе расскажут.
— У корешей? — Верзила переглянулся с другими обитателями камеры. — Что за кореша? — подозрительно спросил он.
— Андрей Черный, Блот, Марат Татарин. Хватит или других назвать?
Физиономия гиганта стала озадаченной. Он поскреб пятерней лысый череп и сказал:
— Про них я слышал. А вот про тебя нет. Ты из чьих же будешь?
— На гастроли к вам приехал, — усмехнулся Александр Борисович. — С театром юного зрителя.
— Не понимаю, — нахмурившись, произнес верзила.
— И не поймешь, — грубо отрезал Турецкий. — Слушай, колобок, я не спал двое суток. Дай отдохнуть, а потом разводи на разговоры.
Верзила подумал, потом еще подумал, затем пожал могучими плечами и сказал:
— Ну, прости, брат. Не знал, что ты друг Блота и Татарина. Хотя я и сейчас в этом не уверен. Сейчас спи, а когда проснешься, мы еще побазарим.
— Побазарим, побазарим, — обронил Турецкий и отвернулся к стене. Он слышал, как верзила вернулся к своей шконке, как скрипнули под его могучим телом доски. Слышал, как верзила что-то кому-то тихо зашептал. Как ему зашептали в ответ. Говорили явно о Турецком.
«Озадачил я их, — усмехнулся Александр Борисович. — Но это ненадолго. Через час поднимут и начнут толковище. И тут уже будет не до шуток. Ну, и черт с ними. Хотя бы час посплю».
Турецкий зевнул и закрыл глаза. Спустя минуту он уже спал крепким сном человека, на долю которого пришлось слишком много неприятных приключений.
Как и предсказывал Турецкий, через час его растолкали.
— Что? — спросил он спросонок. — Куда?
— На выход! — произнес громкий голос у него над самым ухом.
Александр Борисович тряхнул головой и с силой потер ладонями лицо, прогоняя остатки тяжелого сна.
— Да, — сказал он. — Конечно.
Турецкий поднялся с нар и направился к выходу.
— Так и не потолковали, — тихо произнес ему вслед лысый верзила.
Александр Борисович вышел из камеры, и железная дверь с лязгом закрылась у него за спиной.