Он ни слова не сказал Мишину, а встал напротив Люды и произнес:
— Ну ты чего психуешь? Характер решила показать?
— Пошел ты. — Она отвернулась.
— Ах, я пошел, да? Значит, теперь вот этот… кролик, — он кивнул головой на Мишина.
Люда молчала. Мишин тоже, он не знал, что сделать. С одной стороны, связываться с Парфеновым себе дороже. Но Сева оскорбил его, оскорбил Люду. «Ладно, — решил Коля, — если еще хоть раз он ее оскорбит, я ему врежу!» Коля не раз представлял себе эту сцену. И все, конечно, из-за Люды. Потом, правда, его мечты приобретали некоторые черты реальности: Парфенов бил его, Мишина, а Люда закрывала его своими руками и кричала, чтобы «подонок оставил мальчика в покое».
— Солнышко, садись в машину, а? — присел рядом с ней Сева.
Она молчала.
— Или останешься с этим химиком? — Сева схватил Мишина за подбородок. — Что, мою девочку захотел, да? — усмехнулся он.
Мишин грубо убрал его руку, хотел что-то сказать, но в голову не пришло ничего подходящего к случаю; сердце его дико колотилось.
— О! Какой он у тебя нервный! Слушай, ну что ты ломаешься! Ну я приехал за тобой, ты своего добилась, ну чего тебе еще нужно?!
Люда встала, отпихнула его руку и быстрым шагом пошла домой.
— Вот сука! — выругался Парфенов.
Мишин был переполнен ненавистью. Он ждал, что сейчас начнутся разборки, и уже решил, что ни за что не сдастся, прорабатывал в уме многочисленные дворовые оскорбления. Но Сева достал сигареты и спокойно спросил:
— Курить будешь?
— Нет! — дерзко выкрикнул Мишин.
Парфенов удивленно посмотрел на него, пожал плечами и сказал:
— Нет так нет. — Он сел в машину, крикнул оттуда: — Будь здоров, отличник! — И нажал на газ.
На следующий день Коля рассказывал своим друзьям о том, как он запросто сидел с Людой на лавочке и трепался за жизнь. Люда теперь с ним здоровалась. Правда, через несколько дней она помирилась с Парфеновым, и мучения Мишина возобновились с новой силой. А Парфенов не упускал возможности подколоть его и звал не иначе как «герой-любовник». Правда, теперь Колины страдания носили несколько иной характер, они, так сказать, были сладкими. Потому что в его душе зачем-то росла глупая, не оправданная ничем надежда.
— И что же мне делать? — спросил Мишин друзей, возвращаясь к разговору о том, что девчонки любят хулиганов.
— Ну не знаю, — протянул Доморацкий. — Совершить какой-нибудь поступок.
— Какой?
— Это в зависимости от того, какая девчонка тебе нравится.
Мишин сглотнул слюну.
— Ну, какая? — Доморацкий и Груздь все превратились в слух.
— Да ну вас, — отмахнулся Мишин и чуть не упал со скамейки.