— Там, за углом. Какая-то тень.
— Ерунда, — небрежно сказал Грязнов. — Ты не кошка, чтобы видеть в темноте. Просто показалось.
— Да, наверное. — Турецкий провел ладонью по лицу, словно смахивал с него паутину наваждения.
Грязнов покосился на него и весело спросил:
— Здорово хоть ему двинул?
— Нормально, — ответил Турецкий.
Грязнов вздохнул:
— Завидую. Как говорится, кому алмазы, а кому — без мазы. Теперь главное, чтобы Климас добился для нас аудиенции у генерального прокурора. Кстати, самое время позвонить ему, как считаешь?
Турецкий кивнул:
— Звони.
Грязнов достал из кармана мобильник и набрал номер генерального комиссара:
— Алло, господин Климас… Да, я. Здравствуйте. Как там насчет нашей просьбы? Да, насчет встречи с Иодалисом… Когда?.. Угу. Ясно. Хорошо, мы будем… Обижа-аете. Опоздать на встречу к генпрокурору — это как опоздать на встречу с Господом Богом… И вам того же. До свидания.
Вячеслав Иванович отключил связь и убрал трубку в карман.
— Ну что там? — спросил Турецкий.
— Встреча состоится завтра утром. Генпрокурор дал нам пятнадцать минут.
— Это прогресс, — усмехнулся Александр Борисович.
Грязнов вопросительно посмотрел на друга:
— В смысле?
— Обычно мне дают не больше пяти минут, — ухмыляясь, объяснил Турецкий. — В сравнении со всеми другими господин Иодалис добр, как сказочная фея.
Грязнов пожал плечами:
— Посмотрим, что скажет «фея», прослушав эту запись.
Турецкий кивнул:
— Посмотрим.
Кабинет генпрокурора Литвы не отличался буржуйскими изысками. Все здесь было скупо и функционально, никаких украшений. Хотя мебель была сделана из красного дерева, а диван в центре кабинета был обит мягчайшей коричневой кожей, что, похоже, немало смущало и самого генпрокурора, поскольку, едва поздоровавшись с Турецким и Грязновым, он как-то неловко закашлялся и отвел глаза.
— Значит, вы хотите, чтобы мы задержали Отарова? — начал Иодалис.
— Именно, — подтвердил Турецкий. — Задержали и получили в суде санкцию на его арест.
Турецкий ожидал, что генпрокурор будет юлить, темнить, ссылаться на разные инстанции и заниматься бюрократической демагогией, однако Иодалис ответил просто и предельно откровенно.
— Это невозможно, — сказал он. — Если я посажу Отарова, то следом за ним я должен посадить и еще кое-кого. А именно — человека, на которого я, собственно говоря, и работаю. А еще точнее — человека, на которого работаем все мы, литовские чиновники.
— Вы работаете на народ, — вмешался в разговор Грязнов.
Иодалис холодно на него посмотрел и сказал:
— Мы работаем на того, кого избрал народ. А у меня нет оснований сомневаться в репутации этого человека.