Турецкий нетерпеливо качнул рукой:
— Я знаю, что вы пьете. Следователь, с которым вы беседовали, рассказал мне о вашем «способе лечения». У вас что, был запой?
— Ну почему же запой? — обиженно ответил Юдин.
— Что же тогда помешало вам устроиться на работу?
Юдин вздохнул и ответил:
— Нервы. Нервы помешали. В первую неделю после… после той трагедии меня сильно мучили бессонницы. А если всю ночь не спишь, то какой из тебя работник к утру? Вот я и решил сперва подлечиться, попить таблетки, разные успокаивающие травки и так далее…
Турецкий едва заметно усмехнулся.
— Ну и как, помогло? — спросил он.
— Пока не очень. — Юдин слабо улыбнулся: — Но, по крайней мере, сейчас я уже не ворочаюсь всю ночь, мне удается забыться на два-три часа… Иначе бы я давно сошел с ума.
Юдин изобразил на лице нечеловеческое страдание, однако Турецкий, казалось, не обратил на это никакого внимания.
— Где вы были в день смерти Канунниковой и ее мужа? — строго спросил он.
— Дома, — ответил Юдин. — Видите ли, Александр Борисович, до шести утра мы все сидели в штабе, а потом стали разъезжаться по домам. Настроение у всех было отвратительное. Помнится, я даже хотел заехать по пути в какой-нибудь бар и напиться, но передумал.
— Почему?
— Слишком сильно устал и хотел спать. Около семи часов утра я приехал домой, умылся, разделся и лег в постель. Спал я часов до трех, а потом меня разбудил телефонный звонок.
— Кто звонил?
— Председатель правления нашей партии Дубинин. Он рассказал мне о том, что случилось. После этого я… — Юдин поднял руку и мучительно потер пальцами смуглый лоб. — Простите, я плохо помню… — пролепетал он. — У меня в голове все смешалось и… О господи, я не знаю… Я чуть с ума не сошел от горя. Вам, разумеется, трудно в это поверить. Ведь мы не были с Еленой Сергеевной ни родственниками, ни близкими друзьями… Но уверяю вас, что это правда.
Юдин замолчал и опустил взгляд, принявшись с усиленным вниманием разглядывать свои худые, смуглые руки, лежащие на коленях.
Во время беседы со следователем Владимира Юдина мучила одна неотступная мысль: как бы поскорее распрощаться с хозяином кабинета (а беседа проходила в кабинете Турецкого), покинуть эти страшные стены, добраться до машины, открыть бардачок и…
Тут Юдин представлял, как «Баллантайнс», к которому он пристрастился в последние недели, горячей волной прокатывается по пищеводу и как эта горячая спасительная волна, поднявшись к голове, нежно окутывает мозг, заставляя его позабыть о проблемах и страхах — хотя бы на время.
Однако беседа не кончалась. Турецкий с методичностью садиста задавал новые и новые вопросы, и постепенно Юдин все больше приходил в отчаяние. Ничего, что могло бы вызвать у следователя подозрения, Юдин не сказал. Для этого он был слишком трезв и слишком осторожен. Но он чувствовал, что еще немного, и утомленный мозг перестанет контролировать слова, и тогда может случиться беда. И вот это-то ощущение надвигающейся беды больше всего нервировало Юдина.