– Тихо, Маша, я Дубровский! Руки по швам – и быстренько отошли вон за угол!
Те времена, когда простые советские люди беззаветно хаживали на стволы ростовских налетчиков, спасая деньги государственной сберкассы, миновали безвозвратно, так что экипаж без звука делает, что велено. За углом, в самом конце платформы, они укрыты от любых посторонних взоров (торцы «Арбатской» глухие – выход тут только один, в середине зала) и здесь получают дополнительные разъяснения:
– Ребята, мы не террористы, скорей уж наоборот. Мы из «Белой руки», – с этими словами Робингуд чуть вытаскивает из нагрудного кармана, на манер пресловутой «красной книжечки», черный круг с белой ладонью, – небось, слыхали? Так что ведите себя прилично – и не бойтесь…
– Да нам-то чего вашей «Белой руки» стрематься? – рассудительно ответствует машинист. – Мы, слава те, Господи, не бандюки в мерсах, и не Чубайсы какие. Бог в помощь…
– Золотые слова, – хмыкает Робингуд. – А теперь быстро – как зовут мужиков из того экипажа, что вы меняете?
Машинист с помощником переглядываются.
– Колька Снегирев, небось… С Женькой Марченко.
…Когда по прошествии минут полутора у платформы тормозит поезд, машинист с помощником стоят уже в ожидании на прежнем месте у края перрона; Робингуд, заложив руки за спину, скучает чуть позади них, еще двое «метровских» болтают о чем-то своем чуть в сторонке, а третий по-прежнему страхует дверь в служебное помещение, где сейчас пьют газировку и перекидываются в картишки еще человек шесть машинистов-сменщиков. Шипя, раздвигаются двери вагонов, со щелчком отворяется дверь кабины; сменяющийся и заступающий экипажи обмениваются обычным приветствием – и тут одного из прибывших, рыжего и веснушчатого, окликают сбоку:
– Эй, слышь! Снегирев – это не ты, часом, будешь?
– Ну, я…
– Тебе Серега Власов со Второй дистанции просил должок передать, за позавчерашнее, – и с этими словами вручает ему лиловую пятисотенную.
– Какой такой должок? – изумляется рыжий.
– Ты совсем, что ль, ни хрена не помнишь?
– Ну, не так чтоб совсем… – погружается в тяжкие раздумья рыжий; нет, это что ж с памятью-то творится, а, дорогие товарищи?.. И пили-то вроде не много…
– Эх, чует мое сердце: надо было мне ее заныкать, а Сереге сказать, мол, так и так, всё путем, отдал – ты б, небось, всё одно не вспомнил… Ладно, бывайте здоровы, алканавты! – и с этими словами вестник, вместе с обоими своими спутниками скрывается в вагоне, сопровождаемый обескураженным «Сереге привет!» рыжего.
«Осторожно, двери закрываются!..»
А пока на перроне перед первым вагоном шел этот занимательный базар, сменная бригада успела занять свое место в кабине; на то, что в ее составе почему-то оказалось три человека вместо обычных двух, обратить внимание было, естественно, некому…