Я для порядка перекрестился на иконостас, украшающий красный угол. Сделал я это, по недостатку опыта, не очень ловко, однако, на это никто не обратил внимания.
— Что случилось, ваше преосвященство? — спросил я, подойдя к постели больного.
— За грехи мне муки, — ответил архиерей слабым голосом, — помираю…
Я взял старика за запястье и проверил пульс. Он был вполне приличный для его возраста, с хорошим наполнением.
— Сесть сможете?
— Шевельнуться не могу, не токмо, что сесть.
— Болит-то у вас где?
— Везде болит, сыне.
Я чуть не засмеялся, вспомнив анекдот про боли во всем теле. «Куда ни ткну пальцем, везде дикая боль», — жалуется больной доктору. «Это у вас палец сломан», — поставил диагноз врач.
— Батюшка, — обратился я к отцу Никодиму, — помогите снять с владыки рубашку.
Мы осторожно приподняли архиерея и стащили с него рубаху. Старик мученически стонал, призывая Господа укрепить его силы и прервать мучения.
У бедолаги оказался зверский опоясывающий фурункулез. Я с облегчением вздохнул. Болезнь эта неприятная, но не смертельная. В нормальной амбулатории справиться с фурункулами было бы плевым делом: УВЧ, ультрафиолет, антибиотики… Я поднял глаза к потолку и задумался. Фурункулез только начинался, и, пока чирьи не созреют, и их можно будет вскрыть, владыке придется лежать на животе неделю в мучениях и униженной зависимости от судна и утки.
Больной и свидетели с благоговением следили за моими раздумьями.
Ничего радикального я придумать не смог и решил прибегнуть к немудрящему народному способу лечения этого недуга.
— Батюшка, — обратился я к местному священнику, — прикажите принести немного меда, головку чеснока, горстку муки и узкую тряпочку.
Я решил наделать лепешек с медом и толченым чесноком. Не очень эффективное, но полезное средство.
— Может, мне исповедаться и причаститься? — жалобно спросил больной. — Сколько, сыне, я еще проживу?
— Причаститься, конечно, не помешает, — согласился я. — А можно и отложить лет на двадцать, время еще есть.
— Так я что, не помру нынче? — удивленно спросил архиерей более твердым, чем раньше, голосом.
— За двадцать лет не поручусь, — признался я, — но что никакого серьезного заболевания у вас нет — это святая правда. Хотя помучиться несколько дней придется.
За разговорами я приготовил снадобье, прилепил на каждый будущий фурункул по рассасывающей лепешке и забинтовал чресла архиерея чистой холщовой тряпицей.
— Ишь ты, сразу полегчало! — сказал владыка в конце процедуры почти нормальным голосом. — Все в руках Господа!
Он неожиданно для меня слез с постели, укрепился на ногах, подошел к образам и опустился перед ними на колени.