— Лучше, — ответил боярин. — Вот только не знаю, кого благодарить: тебя или попа Сельвестра.
— Благодарите Бога, не ошибетесь, — посоветовал я, на что он вежливо улыбнулся.
Выглядел больной в свете нескольких восковых свечей вполне бодро, вот только под глазами были мешки.
— Питаетесь, как я велел? — спросил я.
Боярин посмотрел на меня с недоумением, явно не понимая, к чему я клоню. Тогда я перечислил то, чем ему можно питаться. Судя по его реакции, любящий сынок попросту забыл пересказать отцу мои рекомендации по диете. Впрочем, и папу советы не заинтересовали. Оказывается, он хотел поговорить со мной о другом, жизненно важном, о политике.
— Как там царь? — с тревогой спросил он. — Что говорит о царевиче Дмитрии?
— С царем все хорошо, здоров, а о Самозванце я с ним не разговаривал, — ответил я, обратив внимание на то, что Самозванца боярин назвал царевичем. — Так вы думаете, что в Путивле сидит сын Иоанна Васильевича, Дмитрий? — в свою очередь спросил я.
Боярин смутился, глянул невинным, младенческим взором:
— Я избирал Бориса Федоровича в цари, мне негоже сомневаться.
— Да, я так и думал, — кивнул я, а сам подумал, что от Блудовых нам нужно срочно съезжать. И сын нехорош, да и отец не лучше. И то, что нас срочно попросили вернуться с постоялого двора в боярский дом, не имеет никакого отношения к благодарности за спасение от болезни.
— А ты еще будешь у царя? — осторожно спросил Блудов.
— Буду, — ответил я, — завтра.
— Узнай там, как и что, — просительно проговорил он, — кто из больших бояр руку Федора держит. Мне по болезни пока самому не встать, а люди всяко болтают, не знаешь, кому верить.
— Постараюсь, — пообещал я и, чтобы прекратить бесполезный разговор, пожелал. — Выздоравливайте.
— Завтра с утра придет поп Сильвестр, молебен отслужит, осенит животворящим крестом, может, и встану.
— Ну, тогда флаг тебе, боярин, в руки, — пожелал я, направляясь к выходу.
В нашей светелке меня с нетерпением ждали соратники. Отец Алексий — похвастаться новой рясой, Ваня Кнут — рассказать о впечатлениях о великом городе.
— Завтра паду в ноги патриарху, буду молить о введении в сан, — сказал поп, когда мои показные восторги по поводу его нового одеянии пошли на убыль. — Негоже попу быть без рукоположения.
Я в тонкостях посвящения не разбирался, просто пожелал ему успеха и отпросился отдыхать. День был тяжелый, впечатлений было столько, что без нормального сна со всеми ими было не разобраться.
— Ладно, ложись, коли устал, — разрешил отец Алексий, — только потом не жалуйся, что я тебе не налил!