Снайперов, как и докладывал Перетекеев, на крыше не оказалось, как и вообще людей во дворе. А вот Родичев расстарался, прямо возле подъезда стояла здоровенная машина с тонированными стеклами и открытой дверцей. Я втолкнул на водительское место генерала, а сам сел сзади. Само собой кинжал, как главный аргумент, оставался на виду.
— Куда ехать? — недовольным голосом спросил Перебатько.
— Вперед, — ответил я.
Он тронулся с места и сделал последнюю попытку спасти мою душу:
— Зря ты не сдаешься. Все равно тебя рано или поздно поймают, сейчас такая техника сыска! Мы преступников под землей ловим. Может быть, убить тебя и нельзя, но посадить на пожизненное, можно.
— Направо, — сказал я, когда машина подъехала к выезду из двора.
— Значит, я поворачиваю направо и еду в сторону Садово-Сухаревской улицы, — четко повторил он приказание.
Что с ним делать дальше я пока не придумал. Оставлять в заложниках — лишние хлопоты, отпустить, того хуже. Александр Богданович будет землю грызть, что бы меня поймать и отомстить за свой страх и моё ослушание. Пришлось выбрать хлопоты.
— Теперь куда? — спросил он, когда мы доехали до Садового кольца.
— Направо.
— Теперь мы едем в сторону Красных ворот, — сказал он.
Улицы, как обычно, были плотно забиты машинами, так что ехали мы медленно, и преследователям не составляло труда следить за нами даже без дополнительной информации генерала. На классическое бегство от погони наше продвижение никак не походило, Перебатько правила движения не нарушал и старательно тянул время.
— У вас есть с собой радиомаяк? — спросил я, когда мы выехали на Садовое кольцо.
— Есть, — неожиданно для меня, правдиво ответил он, — всем нашим сотрудникам полагается носить маяки с собой, чтобы в диспетчерской всегда знали, где кто находится. Только его нельзя снять, он вставлен в, — он чуть замялся и ляпнул, — прямо в мозг!
— На перекрестке поверните на Рязанский проспект.
— Есть повернуть на Рязанский проспект! — четко повторил генерал.
— А теперь, — тихо зашептал я в его, не радиофицированное ухо, для убедительности приставив нож к горлу, — осторожно вытащи рацию и передай мне.
— Я… — начал было он, но, почувствовав, как острие врезается в кожу, откинулся на спинку, вытащил из уха крохотный, не больше обычной беруши, приборчик и без пререканий передал его мне.
— Вот и хорошо, — похвалил я его покладистость, — а теперь жми прямо.