— Что ж мне, бабушка, дальше делать? — спросила я, когда мы дошли до большого сарая с сеном.
— Ничего не делай, жизнь сама покажет. Пока я не померла, заступлюсь, а когда помру, так сама за себя стоять научишься.
— Ты уж, бабушка, подольше не помирай, — попросила я.
— Эх, милая, думаешь, мне самой жить неохота? Только, похоже, срок мой подходит, кровь по ночам стынуть начала. Ну, да ничего, ночь как-нибудь протяну, а завтра новый день будет, а с ним и солнышко.
Мы вошли в сарай и по приставной лестнице поднялись на сеновал. Сена здесь было уже немного, последние прошлогодние запасы перед новым покосом. Старушка откуда-то вытащила тряпки, расстелила их и пригласила:
— Ложись рядом, деточка, вместе укроемся, а то ночи еще холодные.
Мы легли, и она сразу же затихла — уснула, а я еще долго ворочалась с боку на бок, вспоминая весь этот необычный день.
Утром о моем поступке даже никто не вспомнил. Ночью, сбежали Алексашка с Прасковьей. Барин, Леопольд Африканович, бегал по дому, топал ногами и кричал, брызжа слюной:
— Поймать подлецов! Запорю! В холодной сгною!
Всех мужиков из деревни, сняли с работ и погнали в лес на розыски. В город с жалобой начальству отправили нарочных. Дворня попряталась по углам, чтобы зря не попасть помещику под горячую руку. Про меня никто не вспоминал, и я без спроса сбегала в деревню в родительский дом. Отчима со старшим братом Иваном дома не оказалось, их со всеми мужиками погнали на поисках. Мама плакала, когда слушала рассказ о моем вчерашнем замужестве. Потом я ей все как есть описала и о вечернем происшествии.
— Как же ты, дочка, смогла мужа-то ударить? — испугалась она. — Что люди-то про нас теперь скажут! Грех-то какой, Господи! Нешто такое можно было сотворить? Я ли тебя не учила, что наша женская доля в покорности.
Я промолчала, но подумала, что все равно, бить себя никому не позволю.
— Как же ты теперь жить будешь? — пригорюнилась она. — Ты ж теперь как порченная, ни баба, ни девка. Заест тебя барская дворня!
— Ничего, Бог даст, как-нибудь, отобьюсь, — ответила я, сама со страхом думая, что скоро придется возвращаться в людскую. — Там добрая старушка есть, она меня пригрела, авось, поможет.
— Ну, дай бог ей здоровья, — пожелала мать. — Свет не без добрых людей.
Однако пожелание не сбылось. Когда я зашла в девичью, моя защитница лежала мертвой вытянувшись на столе.
— Померла твоя заступница, — грустно, сказала женщина с бельмом на глазу. — Хорошая была бабка, всем помогала и за тебя заступалась.
Она сегодня не выглядела такой злой как вчера, было видно и ей стало жалко старую старушку. Я подошла к покойной, перекрестилась и низко ей поклонилась. Слезы из глаз закапали сами собой.