— Понятно, передай барыне, что скоро буду.
Мне стало скучно его слушать, все эти националистические глупости жуются безо всякого прока уже не одно столетие.
— Хорошо, можешь идти, — отпустил я его.
Однако лакей уходить не торопился, осмотрел лежащее на столе оружие «иностранного производства» и почему-то спросил:
— Вот вам, сударь, немцы нравятся?
— Не знаю, мне как-то все равно, какой кто национальности, главное чтобы человек был хороший, — ответил я.
— Так и я тоже говорю. Почему хорошие люди должны от немцев страдать? Погнать бы всех поганой метлой с нашего двора и все дела, ну и так далее.
— Знаешь, почему Россия стала великой страной? — спросил я, забавляясь непримиримостью крепостного ксенофоба.
— Почему? — насторожено, спросил он, явно, подозревая во мне переодетого иностранца.
— Потому что никого не гнала, а наоборот, всех принимала, — ответил я, — ну, и так далее.
Лакей подумал, кажется, что-то понял и заговорил, горячо и торопливо, будто боялся не успеть облегчить душу:
— Вы, сударь, сразу видать, своего суждения не имеете! Слова непонятные говорите, а человеческую душу понять не можете! А Дуньку-сучку я все одно не прощу, пусть хоть в ногах валяется! Она еще приползет, блуда, будет каяться! А я так ей и скажу, иди, мол, куда хочешь, а моего прощения тебе нет, ну и так далее!
— Так вот отчего ты немцев не любишь! — засмеялся я. — Девку у тебя французы увели, да еще и морду набили. Что поделаешь, милый мой, это естественный отбор. Выходит ты не доминантный самец.
— Вы, сударь, говорите-говорите, да не заговаривайтесь! Вы своих людей лайте, а чужих не тронь! У меня свои господа есть! Если вы так русского человека понимаете, то счастливо оставаться!
Дав достойную отповедь безродному космополиту, лакей гордо удалился, а я отправился ужинать. Компания за столом собралась прежняя, включая давешнего Сергея Петровича, который, почему-то, до сих пор не уехал разбираться с крестьянским бунтом и убийством Урусовых.
К столу спустилась и княжна Марья. Она была бледна, с припухшими и покрасневшими глазами, но знаки внимания и соболезнования принимала и отвечала на сочувствие, бледной, благодарной улыбкой. Кологривов обвивал ее как плющ, и мне едва удалось, оттеснив его на минуту, спросить, как она себя чувствует. Екатерина Романовна, помолодевшая, с блуждающей на губах легкой улыбкой, не отпускала от себя ни на шаг виконта, и на остальных гостей и сына почти не обращала внимания.
Получилось, что все разбились на пары, и мне достался Сергей Петрович. Слушать его экскурсы в военное дело я уже не мог физически и постарался перевести разговор на более интересную для меня тему, спросил, где в их уезде можно купить лошадей.