— Ваши штаны надо в костер бросить,— сказал Володька.
— Нельзя. Они еще пригодятся,— возразил я.
— Для чего? — спросила Катя.
— Вечером у меня свидание с теткой Солохой...
Я объяснил, что имею явку, но не упомянул Дмитрия Сыроквашенского.
— Ой, старший лейтенант, сам бог тебя нам послал! — Катя сдавила мою руку и уткнулась носом в плечо, размазывая слезинки на похудевшем миловидном лице.
— В брюках с леями появляться нельзя. Днем пофорсить можно, а вечером надену свои многострадальные...
— И то правда,— вздохнула Катя. Рыжеватые волосы ее искрились на утреннем солнце.— Не так все просто...
Да, не все было просто. Для того чтобы сварить обед в литровой консервной банке и накормить пять душ, требовалось время. Да и картошки нужно было подкопать. Володька отрядил на это дело Севку. Тот охотно согласился, но я возразил: нельзя, чтобы мужчина расхаживал среди белого дня по картофельному полю. Пришлось идти Кате. Она же и за водой ходила на Днепр несколько раз.
— Где-то надо добывать посуду,— сказал Володька.
— А почему же ты раньше не подумал? — кивнула на него Катя.— Никифоров подумал...
— Ну, так это же кавалерия...— вставил Семен.
— А тебе, пехота, надо еще сделать запас дров.
— Ничего, успеем,— ответил Семен.
Поев картошки с курятиной, он завалился спать. Его примеру последовали и Володька с Севкой. Мы бодрствовали вдвоем с Катей.
— Трудно мне с ними. Вечно торгуются, кому дрова собирать, лапник колючий ломать...
— У вас кто старший?
— Какой там старший! Все главные...
В обед по моей инициативе устроили совещание и единогласно избрали меня старшим. Прежде чем дать согласие, я поставил условие, что, как командир, буду требовать беспрекословного подчинения и твердой армейской дисциплины.
— Дисциплина так дисциплина,— буркнул Сенька. Порядок, какой я намерен был установить, ему явно не нравился.
— Подъем вместе с солнцем,— объявил я.
— А зачем тут нам такая казарма? — спросил он.
— Затем, чтобы приучить себя к армейскому порядку.
Вся команда промолчала. Я хорошо знал, что безделье утомительней любой самой тяжелой работы.
Катя наносила воды и устроила постирушку. Даже мои старые бинты прополоскала и высушила на солнце.
Вечером стали снаряжать меня в поход на свидание с теткой Солохой.
Еще с утра Володька хотел побрить мне бороду и щеки. Поначалу я согласился, но потом, вспомнив, что иду в деревню в качестве мастерового, бродячего сапожника, от бритья уклонился. Пиджак мой Катя забраковала, считая, что он длинный, широкий, и не по сезону... Стеганые брюки тоже.
— Лоснятся от засохшей крови,— сказала она и предложила Володьке отдать мне свои старые хлопчатобумажные брюки и кирзовые сапоги. Сенька передал мне свою телогрейку и фуражку стального цвета с твердым околышем, в какой, наверно, модничали охотнорядские приказчики.