Спать мне не хотелось. Слушая его рассказ, я еще никак не мог поверить, что нахожусь у своих и что это не сон. Радость была настолько сильной, что я почувствовал себя будто возрожденным из кошмарного небытия.
— Значит, на железную дорогу вы ходите из своей столицы?
— Не мы одни. Тут и гришинцы, кочубеевцы, волковцы, демидовцы.
— И куда идут больше?
— На Витебку. За Днепр.
— А там что, нет партизан?
— В этом районе, где мы были, нет. Туда противник подтягивает крупные свои части, строит укрепления.
— Но ведь именно туда переправились наши группы.
— Так это ваши?— выкрикнул Цыганков. Я ему рассказал, как было дело.
Он долго молчал, словно прислушиваясь к голосам товарищей, к треску сучьев, к стуку топора, к веселому у костра смеху Кати.
— Должен вас огорчить. Одну группу, кажется, захватили каратели.
— Где? Когда? Какая группа?
— Какая — не знаю. Солоха их отговаривала, а они не послушались. Наверное, харчи кончились, зашли в деревню, обстановки не знали, безоружные, ну и напоролись.
— И что с ними?
— Говорят, убили, в сарае.
Шалаш мне показался тесным и душным, пришлось расстегнуть воротник гимнастерки.
— Вижу, зря сказал. Не уснете теперь...
— У вас точные сведения?
— Сообщил наш человек, а там не знаю... Может быть, перепутал...
После того как Федя ушел к костру, я пытался уснуть, но не мог. Из головы не выходили погибшие товарищи. Безмерная грусть охватила меня, но усталость вскоре взяла свое, и я крепко заснул, помня, что не надо вскакивать, прислушиваться, идти проверять посты, как это было в последние ночи.
Когда проснулся, шалаш был наполнен свежим, лечебным запахом хвои, смешанным с дымком костра.
Подошел Володя и позвал завтракать. Около разостланной плащ-палатки стоял наполненный мясом чугун, исходивший паром, лежали большие ломти ржаного хлеба. Я взял небольшое ребрышко, а к другому ничему и не притронулся. Голодный психоз прошел. Я был дома. Вернувшись к шалашу, снова крепко уснул. Наверное, проспал бы весь день и ночь прихватил, да разбудил громкий разговор. Видимо, большая группа людей с шутками и смехом занимала шалаши, гремя снаряжением и оружием.
— Ну, где он тут, кавалерист-то?— услышал я молодой сильный голос с явным татарским акцентом и понял, что это командир отряда Александр Бикбаев.
— Здесь, здесь!— ответил я по-татарски и придвинулся к отверстию шалаша.
— Оказывается, он и татарский язык знает, а?— Смуглый, темнобровый парень, пожав мне руку, обратился к стоящему рядом высокому светловолосому военному в выгоревшей хлопчатобумажной гимнастерке, опоясанной полевыми ремнями с кобурой на боку.