Временами я искренне ненавидел «Противостояние», но ни разу и не подумал бросить его на полдороге. Даже когда у моих друзей в Боулдере дела идут плохо, в книге чувствуется что-то безумно радостное. Я не мог дождаться утра, чтобы снова сесть за машинку и окунуться в мир, где Рэнди Флэг может превратиться то в ворону, то в волка и где идет отчаянный бой не за распределение бензина, а за человеческие души. У меня было ощущение должен признаться в этом, — словно я отплясываю чечетку на могиле всего человечества. Я писал этот роман в тревожный для всего мира, и для Америки в особенности, период; мы впервые в истории ощутили нехватку бензина, мы видели крах администрации Никсона и присутствовали при первом в истории отречении президента, мы потерпели поражение в Юго-Восточной Азии и сражались со множеством домашних проблем, начиная с тревожного вопроса о свободе абортов и кончая инфляцией, ежедневный рост которой очень пугал.
А я? Я страдал от образцового случая блестящей карьеры. Четыре года назад я развозил выстиранные в большой прачечной простыни за один доллар 60 центов в час и писал «Кэрри» в кабине трейлера. Моя дочь, которой тогда исполнился год, была одета в одежду с чужого плеча. За год до этого мы с Табитой поженились, и на свадьбу я пришел во взятом напрокат костюме, который был мне велик. Когда в соседней школе, Хэмпденской академии, открылась учительская вакансия, я бросил работу в прачечной, и мы с Тэбби были в отчаянии, узнав, что мое жалованье за первый год — 6400 долларов, совсем ненамного больше того, что я зарабатывал в прачечной; поэтому я тут же договорился, что на следующее лето еще поработаю в прачечной.
Потом «Даблдэй» взял у меня «Кэрри» и очень дорого продал права на издание — в те дни это, был чуть ли не рекорд. Жизнь понеслась со скоростью «Конкорда». Были проданы права на постановку фильма по «Кэрри»; за больше деньги я продал «Жребий» и киноправа на него; то же самое с «Сиянием». Неожиданно все мои друзья стали считать меня богатым. Это было плохо и пугало меня; но что еще хуже, видимо, я на самом деле разбогател. Со мной начали говорить об инвестициях, о защите от налогов, о переезде в Калифорнию. Этих перемен было достаточно, чтобы попытаться к ним привыкнуть, но самое главное — Америка, в которой я вырос, казалось, распадается у меня под ногами… она стала напоминать замок из песка, построенный ниже линии прилива.
И первой волной, коснувшейся замка (вернее, первой замеченной мной волной), было то давнее объявление о том, что русские побили нас в космосе… а теперь прилив поднялся уже очень высоко.